Призраки Ойкумены
Шрифт:
– Голова! – закричал маэстро. – Бейте по голове!
Коллант давно спешился. Лошади шарахались от звероподобных бесов, вставали на дыбы, истошно ржали. Вреда от них было больше, чем пользы. Едва всадники оставили седла, как лошади рванули прочь от схватки, в ущелье. Бесы не преследовали их, лишь пара гиен с рычанием кинулась вдогон, но вернулась обратно быстрее, чем сорвалась с места. Это окончательно убедило Диего, что демонское отродье явилось по души коллантариев. Хотели бы жрать – взялись бы за лошадей. Еще раньше, замечая в лупатых зенках жаб и масляно-черных, глубоко посаженных глазках гиен проблески разума – верней, дьявольской осмысленности поведения – маэстро заподозрил неладное. Их прижали к скале, окружили, сбивая в кучу. Конной осталась лишь Карни – белая кобылица, в отличие от своих четвероногих
– Не спи, солдат!
Пропустив насмешку мимо ушей, Диего рубанул ближайшую гиену поперек морды. Женская харя раскрылась кровавой бороздой, глаз вытек на щеку. Левая ноздря, отсечена лезвием, взлетела в воздух. Поймав ноздрю клювом на лету, тощая мосластая жаба проглотила ее с громким чмоканьем. На этом удача жабы закончилась: дон Фернан вогнал бесовке стилет под нижнюю челюсть с такой силой, что кончик клинка проломил теменное «озерцо» твари и выбрался наружу, как бутон металлической нимфеи.
Стилет, подумал маэстро. Вот ведь как…
Диего ясно помнил, что кинжал дона Фернана остался в стволе баньяна. Здесь же, по ту сторону реальности, граф Эль-Карракес вновь оказался при шпаге и кинжале. Маэстро предполагал, что по возвращении – если Господь позволит им вернуться! – стилет постигнет судьба рапиры, брошенной на гальке Бахиа-Деспедида. Из одного станет двое, и хоть до дыр затылок прочеши, а чуда не объяснить. Наверное, дон Фернан, а может, Антон Пшедерецкий, и в мыслях не мог представить себя без шпаги и кинжала, тогда как природа Диего довольствовалась старой рапирой. Для маэстро уже сделалось ясно, что оружие коллантариев, сопутствующее им в здешнем аду – не настоящее оружие, а воплощение силы каждого из членов колланта, символ его воинственности, принявший форму оружия. Вряд ли в обычной жизни живчик-помпилианец, человек в возрасте, не злоупотребляющий физическими упражнениями, сумел бы долго скакать в чешуйчатом доспехе – или орудовать мечом и щитом с ловкостью, какую демонстрировал сейчас. Принимая ярящуюся тварь на щит, Пробус умудрялся никоим образом не открыть себя для клюва, клыков и когтей. Живчик буквально трясся над сохранностью собственной шкуры. Меч – довольно увесистый, по мнению Диего – порхал шершнем над краем щита. Он жалил без промаха, внезапно нырял вниз и подрезал врага под коленками. Рубить помпилианец даже не пробовал. Взмах рубящего удара обнажал правый бок Пробуса, делал его уязвимым, о чем живчик, вне сомнений, прекрасно знал.
– Бей, Фриш!
Уворачиваясь от меча, гиена припала к земле. Демоница рычала, оскалив желтые клыки. Мерцая слепящей синевой молнии, многозвенный цеп гематра хлестнул тварь раз, другой. Запахло паленым, из пасти веером полетело зубное крошево. Лапы гиены подломились, и цеп прикончил мерзавку, размозжив странный расщепленный череп в кашу. От прикосновений цепа плоть гиены тлела, дымилась, вспыхивала язычками огня.
– Есть!
Диего Пераль был счастлив. Ближайшему другу, отцу, духовнику на исповеди – ни одной живой душе маэстро не признался бы в этом, но факт оставался фактом. Впервые за долгое время он жил, дышал полной грудью, а не метался в западне. Маэстро делал, что умел: колол, рубил, убивал. На пороге гибели, сражаясь в пекле, он и в мыслях не искал лучшего места, потому что лучшего не существовало. Он слышал, как кричит Карни, подбадривая бойцов. Радовался, что коллантариев прижало к скале – в противном случае Пробус, дрянь со справкой, бросил бы Карни на поживу бесам и постарался увести отряд подальше. Еще бы! Такая возможность уничтожить проблему чужими руками, верней, лапами… Диего казалось, что бесы рвутся к девушке, дурея при виде Энкарны де Кастельбро, воскресшей из мертвых. А коллантарии для тварей – всего лишь преграда, мешающая добраться до вожделенной цели. Здравый смысл подсказывал, что глупей глупого превращать Карни в центр мироздания, в цель вселенского заговора. Но кто его слушал, этот здравый смысл?!
Диего Пераль был счастлив. Единственное, что отравляло счастье Пераля-сына –
Сигнал общей тревоги, поданный Тичаоной Мароле, выдернул чеку из гранаты. Вирт, гипер и радиоэфир взорвались, щедро сея осколки: крики, команды, потоки данных.
– Борт три-дюжина дробь три!
– Я – борт три-дюжина дробь три…
– Ваш взлет…
– Я – борт три…
– …отменен до особого распоряжения! Повторяю…
– Борт ноль-один-семь дробь два!
– Я – борт…
– Уходите в РПТ!
– Экстренный режим! Повторяю…
– Яхта «Сатирус»! Срочно отзовитесь!
– Фаг тебя в душу! Я тут…
– Двадцать семь фагов! Красный код, флуктуативная опасность!
– Ни хе…
– Сажайте яхту на Н'голу! Вы к ней ближе всего!
– …себе…
– «Ведьмак» полсотни первый, доложить готовность к старту!
– «Ведьмак» полсотни первый к старту готов!
– Старт без отсчета! Коридор свободен.
– Есть старт без отсчета!
– Антис! Нам нужен антис!
– Передаю данные целей…
– Данные пошли…
– Вызывайте Папу Лусэро!
– Вне зоны доступа…
– В кабаке завис, сволочь!
Квадво Эбале, начальник смены центра внешней безопасности полетов, в сердцах грохнул кулаком по пульту. В месте, куда пришелся удар, бежевый металлопласт был вытерт до белизны и глубоко промят. Эргоном-дизайнеры не зря ели свои лепешки с черной икрой: вот уже четверть века этот участок пульта терпел побои взбешенного начальства без всяких последствий для чувствительной аппаратуры.
– Вызывай через гипер! Красный аларм!
– Уже, – с раздражением отозвался помощник.
Взгляд помощника прикипел к сенсорной сетке контроль-сферы.
– Что – «уже»?!
– Ломлюсь через гипер. В кабаке я бы его по-любому достал.
– Звони в тюрьму!
– Папа откинулся на прошлой неделе. Нет, молчит. Значит, он в большом теле. Не достучимся…
– Вызывай М’беки! Вызывай всех!
Истерика, подумал Квадво Эбале. У меня истерика. Вот ведь зараза. Меня повысили в должности три дня назад. Первое дежурство в качестве начсмены, и нате – грандиозное ЧП, какого не знала Китта. Да что там Китта! Стая флуктуаций континуума вламывается в густонаселенную систему – такого не знала Ойкумена! Сейчас я начну хохотать, пускать слюни и биться головой о стенку. Оригинальное решение проблемы…
Рухнув в кресло, Эбале активировал сферу спецсвязи. Он молился Великому Джа, чтобы Думиса М’беки, второй киттянский антис, оказался на планете. Если же нет… Сказка, вспомнил Эбале. Сказка о мальчике с трусливым Лоа. Сказку рассказывала ему мама перед сном: жил-был мальчик, чей Лоа родился отъявленным трусишкой. Когда мальчику предстоял подвиг – например, снять котенка с дерева – мальчик спрашивал свой Лоа: «Дрожишь, заяц? Ничего, ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу!» Позже, изучив соответствующий раздел энциклопедии, Квадво Эбале выяснил, что мальчик вырос и дожил до глубокой старости – дедушка Чака глядел на внука с портрета: архаичного, написанного маслом на холсте, заключенного в массивную раму с завитушками. Генерал-полковник Чака Эбале, кавалер ордена Славы трех степеней, для друзей и семьи – Чака Медный Лоб. Лоб у дедушки был не медный, и даже не титановый, а настоящий, костяной, просто второй, выращенный заново после осколочного ранения под Эпиреей…
– Уточняю, – сказал Квадво Эбале. Помощник вздрогнул: он впервые слышал, чтобы Эбале, тюха и рохля, говорил таким тоном. – Вызывай М’беки и Папу Лусэро. Зацикли вызов на обоих – пусть комп долбит до упора. Ищи всех антисов, кто ближе к нам. Любых! Пусть срочно выдвигаются. Кто-нибудь должен успеть!
– Есть! – по-военному отрапортовал помощник.
– А я свяжусь с военными, – меж бровями Эбале залегла глубокая складка. – И с коллант-центром.
Когда в сфере возникло лицо офицера внешней безопасности полетов, Гас Умсла, координатор коллант-центра «Грядущее», был уже в курсе ситуации. Со службами наблюдения и оповещения в «Грядущем» дело обстояло наилучшим образом.