Призраки приходят в дождь
Шрифт:
Каору закончил переводить. Повисла тишина. Санёк напряженно наблюдал за оставшимися пятью свечами. И вдруг среди тишины Вадя задал вопрос:
— Это чего, мы теперь все умрем, что ли?
Глава третья
Четыре свечи
Девчонки испуганно заозирались. Японцы сидели с серьезными лицами. Алиса выпрямилась и наконец оторвалась от своих ногтей — сжала кулаки.
— Вообще-то не должны, — пролепетала Анель. — Это ведь давно было. И песню эту часто поют.
— Ну да, — закивал Вадя. — Песню поют, а альпинисты все бьются и бьются.
— Ты чего, в горы собрался? — фыркнул Санёк.
— Погоди! — отпихнул его Вадя и придвинулся ближе к Анель. — Нам-то ты ее зачем спела?
— Я должна была вас напугать, — с искренним изумлением произнесла казашка.
— Ну да… — Вадя с треском сжал в ладонях пластиковую бутылку. — Напугать! Вы тут как будто все с крыш попрыгали. Вы либо пугаете, либо проклятья раздаете направо и налево! Разницу, чего, не чувствуете?
Бедная бутылка хрустела от немилосердного обращения. Вадя все сильнее и сильнее пытался закрутить крышку, сворачивая горлышко. Неприятный выходил звук. Очень неприятный.
Первым сломался Санёк. Коротким ударом он вогнал источник раздражения хозяину бутылки в грудь. Вадя поперхнулся воздухом и вытаращил глаза, пытаясь продышаться.
— Остынь! Все играют, а ты орешь, — с угрозой произнес Санёк и нежно улыбнулся Гайрайго. Японка в ответ расцвела добрейшей улыбкой.
— Вы еще подеритесь, — равнодушно, с заметным опозданием подал голос Илья.
Над диванами повисла тишина, только попискивали клавиши на телефоне у Ильи — игра была в самом разгаре. Даша, Кристина и Шишкина сцепились друг с другом руками. Оборону держали. Анель сидела отдельно на краешке дивана, теребила подол шорт, позвякивала бубенчиками. Японцы смотрели кто куда. Каору ждал, кто что скажет, чтобы начать переводить. Хироси развалился, сильно раскинув ноги, задвинув Гайрайго в угол. Японка продолжала нежно улыбаться. Белое лицо, белые сумасшедшие глаза, растянутые губы, а за ними как будто черные, не попадающие в свет зубы. Или их просто нет? Или они и на самом деле черные?
Никто не спешил заговорить первым, словно от того, чья история будет следующей, зависела его жизнь.
Первым оказался Хироси. Он оживился, поднял руку и под быстрое бормотание снова начал сползать с дивана.
— Он говорит, что хочет рассказать кайдан, — перевел Каору.
— На всех свечей не хватит, — заметил Илья, удовлетворенно покачивая головой — бой с тарелками шел удачно.
— Он не за себя расскажет, — торопился с переводом Каору.
И прежде, чем он закончил реплику, Хироси с напряженной улыбкой показал на Кристину. Васильева от такого внимания разулыбалась, словно ей приз выдали, высвободилась из захвата подруг. И чтобы не упустить награду, сразу согласно замотала башкой.
— Ой, ну подумаешь, — фыркнула Шишкина, демонстративно отодвигаясь.
— Он просит разрешения забрать твое место истории, — перевел Каору.
— Пускай сначала свечу потушит, — проворчала Шишкина.
Она выразительно посмотрела на последний со стороны японцев источник света. Хироси все понял. Неуклюже взобрался коленями на диван и дунул на трепетавшее пламя.
— «Так пойдет?» — спрашивает он, — перевел Каору.
Четыре свечи освещали затылки гостей и лица хозяев. От такого неровного освещения из-за спин японцев поднималась мгла. Она клубилась вместе с туманом, выдавая то призрачный силуэт мертвеца, то очертания нависшего сухого дерева.
— Он хочет рассказать про район Таито, — стал переводить быструю речь друга Каору. — Здесь действительно произошла одна неприятная история. В парке Уэно…
— Уэно… — повторил Хироси и стал показывать в сторону залитого дождем окна.
Саньку снова показалось, что за стеной воды кто-то стоит. Но он отвернулся. Если где-то кто-то кого-то ждет, то это его дело, не Санька.
— Уэно! — в третий раз произнес Хироси, вглядываясь в лица собеседников. Сам был серьезен, глаза сузил, губы поджал.
Санёк ждал, что японец сейчас рассмеется. Их предупреждали, что в Стране восходящего солнца все наоборот. Сузил глаза — ни фига не злится и не пытается напугать. Вот такое у них дурацкое веселье…
— Это старый парк, самый известный в городе. Ему сто сорок пять лет. Раньше парк принадлежал императорской семье.
Вадя солидно качал головой, словно понимал, что кроется за словосочетанием «императорская семья». Ничего он, конечно, не понимал. Ему что семья императора, что семья слонов, и те и другие любят на травке поваляться.
— Там все есть. Четыре музея есть, зоопарк есть, концертный зал. И даже институт есть, искусств. А еще в нашем районе есть старый-старый храм, Сэнсо-дзи, а рядом с ним древний квартал гейш. В этом-то квартале и жила Садако. Сто лет назад это было. Она жила в Асакуса и ходила в храм Сэнсо-дзи. — Для наглядности Хироси руками стал показывать, как все могло быть. — И туда же, в этот храм, ходил начинающий художник Ёкояма Тайкан.
Санёк зажмурился, мгновенно путаясь в сложных именах. Яма-дзи, парк, гейши… Чего он там упустил?
— Есть такой художник, — совсем другим тоном сообщил Каору, останавливая приятеля. — Очень известный. Где-то здесь его музей. Он в доме, где художник жил. — И повторил: — Очень известный. Его картины все знают.
— И куда переехал? — с недоверием спросил Илья, отрываясь от игры. Телефон в его руках недовольно попискивал.
— Никуда не переехал. Умер. Семьдесят лет как умер.
Илья с пониманием кивнул и вернулся к своим занятиям. Что ж, умер… бывает. Особенно в Японии.