Призраки прошлого
Шрифт:
Мельгунов спрятал зеркальце, сделав вид, что задумался и снисходительно ответил:
– Ну ладно, давайте сразу на камеру репетировать. Чего время терять? У меня ещё дела есть.
Дела у него, сволочь, а у остальных не дела, а так, погулять вышли. Верхоланцев подёргал себя за усы, видимо, пытаясь остановить поток матерных ругательств, непроизвольно рвавшихся наружу.
– Хорошо, переодевайтесь, и начнём сразу на камеру. Кирилл, как у тебя?
Кирилл сморщил лоб, подошёл ближе и пробормотал:
– Дмитрий Сергеевич, свет -
– Да знаю я. Как получится, так получится. Плевать.
Я шёл по коридору от мамы Гали с нарастающим чувством дискомфорта, то ли из-за того, что придётся вновь работать вместе с Мельгуновым, то ли по какой-то другой причине. Пытался из какофонии мыслей, уцепиться за ту, что ускользала, как маленькая паутинка в глазу. Лёгкий порыв ветра пробежал по руке, мелькнул знакомый силуэт, я ускорил шаг, свернул за угол. Никого.
В студии суетились техники. Лохматый и злой, как черт, Кирилл обходил камеры, бормоча ругательства себе под нос.
Я плюхнулся на диван, открыл сценарий, ещё раз прокручивая в голове сцену. Вошла Милана, одетая в ярко-алое обтягивающее платье, ободряюще улыбнулась мне.
– Ну что же, давайте начинать, - скомандовал Верхоланцев, оглядывая гостиную.
– Олег, приготовься. Револьвер тебе дали?
Я кивнул, распахнув пиджак, продемонстрировал кобуру. Верхоланцев вздохнул и сделал отмашку рукой. Я уселся на диван перед столиком, бездумно листая книгу. Дверь распахнулась, влетел Мельгунов. Увидев меня, скривился и манерно продекламировал:
– Франко, как ты посмел явиться сюда?!
Я медленно подошёл к камину, повертел в руках безделушки, выставленные на полке.
– Винченто, не ты меня пригласил, а дон Марчиано.
– Я знаю, зачем ты пришёл. Испортить нам настроение своим присутствием. Ты по-прежнему пытаешься вернуть Изабеллу, но никогда её не получишь! И знаешь почему?
Я бросил на него снисходительный взгляд. Мельгунов очень сильно переигрывал, произносил слова в соответствие с ролью, но эмоции вкладывал личные, откровенно выказывал неприязнь, даже ненависть ко мне.
– И почему?
– я вальяжно развалился на диване, расставив широко ноги.
– Изабелла ушла ко мне, не потому что разлюбила тебя! Потому что я - величайший пианист в мире, а ты - ничтожество, негодяй, который остаётся на свободе, благодаря лишь высоким покровителям!
Мельгунов откровенно любовался собой, а выглядел удивительно комично, в оплывшем лице, будто в сдобном тесте, торчали глаза, круглые и плоские, как пуговицы, лишённые жизненного блеска. Вошла Милана, остановилась, изучая нас.
– Винченто, строишь из себя звезду, а сам нищий, как церковная крыса, - сказал я.
– Женщине нужны драгоценности, красивые платья, меха, дорогие машины. А что ты можешь дать, кроме своего тщеславия?
– произнёс я с насмешкой.
– Мне не нужны твои побрякушки, Франко, - подала голос Милана.
– Я говорила это много раз. Я люблю Винченто и никогда к тебе не вернусь!
Я
– Белла, никто не будет тебя любить так, как я. А этот выскочка думает только о себе. Ты ему не нужна.
– Он будет любить тебя, Белла, будет верен тебе, - кривляясь, произнёс Мельгунов.
– Не прикоснётся больше ни к одной женщине. Только Белла не знает, как ты поиздевался над девушкой, которую взял вместе со мной в заложники, когда недавно грабил банк. Ну-ка припомни, Франко, что ты с ней сделал? Привязал к дереву, а потом?
– Лжёшь, мерзавец!
– прорычал я, к лицу прилила кровь, поднялась ярость в груди, будто на самом деле Мельгунов открыл Милане правду о моих похождениях.
– Ах, это неправда?
– издевался Мельгунов.
– А почему ты злишься? Я выдал твою сокровенную тайну? Может, стоит ещё кое-что припомнить? Все, что я узнал о тебе?
Я выхватил кольт из воронёной стали, взвёл курок. Хотел нажать на спусковой крючок, но что-то мешало, я пытался преодолеть упорство изогнутой металлической пластинки. Милана быстро заслонила Мельгунова своим телом. Прогремел выстрел, из ствола вырвалось сизое облачко, кислый запах пороха шибанул в нос. И в ту же секунду раздался резкий вскрик Миланы.
Глава 16. Все начинает проясняться
Верхоланцев, белый, как мел, с широко раскрытыми глазами, пытался что-то сказать, открывал рот, закрывал, но не издавал ни звука, как рыба, выброшенная из воды. На подкосившихся ногах я доплёлся до дивана, плюхнулся. Откинув барабан револьвера, высыпал на руку патроны.
– Где Дятлов! Где он, твою мать!
– у главрежа, наконец, прорезался голос.
– Быстро сюда! Убью, сволочь! Мерзавец!
– орал он.
Я сидел, опустив плечи, сжимая в кулаке патроны. Словно на крупном плане я видел глаза Мельгунова, обычно мёртвые и тусклые, они внезапно вспыхнули, когда я вытащил револьвер. В самую последнюю секунду мимо меня проскользнул знакомый, мерцающий силуэт, и мою руку словно отвела невидимая сила. Я промахнулся. Услышал крик Миланы, мелодичный звон расколовшейся вазочки на камине. На длинной белой перчатке Миланы на уровне плеча осталась пороховая пыль, стало расплываться алое пятно. Мельгунов, подскочив на месте, зашёлся в истерике:
– Он хотел меня убить!
И ринулся из павильона в коридор, увлекая за собой охранников. Милану окружили со всех сторон, загалдели, шумели. В павильон вбежал худенький рыжеватый юноша, почти мальчик, в синем комбинезоне и остановился на пороге, трясясь от страха. Верхоланцев, подпрыгнув на месте, заорал:
– Арсен, где Дятлов, твою мать! Кто заряжал револьвер?! Убью мерзавца, задушу своими руками!
Арсен побледнел, покраснел, затрясся мелкой дрожью, на подгибающихся ногах подошёл к разъярённому главрежу.