Призраки страсти
Шрифт:
Глава 14
Наконец появилась Ирина, принесшая зеленые резиновые шлепки – первое, что ей попалось под руку в чемодане. Наталья сбивчиво рассказала ей, что уловила из разговора Генриха Минца с неким Виктором Денисовичем.
– Даже так? В выгребной яме при рождении топить? – усмехнулась Ирина. – С годами Генрих из романтика, коим был когда-то, превратился в циника. Впрочем, процесс закономерный. Для идиотов. А Виктор Денисович не какой-то, а вполне определенный. Набока его фамилия. Тот самый тип, который находился в «Мерседесе».
Она смолкла и посмотрела на Наталью.
– Ира, я хочу знать правду! Имело место ДТП, в результате которого Роман и Стасик оказались здесь, в Склифе. Генрих Минц говорил что-то… вчера вечером… ну, вроде…
Наташе никак не удавалось сформулировать мысль. Потому что женщина была не в состоянии выговорить ужасные слова – «мать погибшего ребенка». Погибшего!
Ирина положила ей руку на плечо, буквально вдавливая обратно на сиденье.
– Я могла бы долго и нудно все объяснять, пытаясь обмануть тебя и подать страшную правду в красивой упаковке… Но не буду. Да, «Мерседес» этого Набоки, кстати, далеко не самого последнего человека в бизнесе и политике, въехал в ваш «Фольксваген». В результате Роман и Стасик оказались здесь. У Романа я уже была, он еще спит после операции. С ним вроде бы ничего ужасного – так, сотрясение мозга, перелом ноги плюс повреждения внутренних органов, пришлось даже удалить селезенку. Ничего, люди и без половины мозга живут. Так что Рома выкарабкается.
Значит, с мужем все в порядке. По крайне мере в какой-то степени. Наталья перевела дух – и тут же вспомнила словосочетание «мать погибшего ребенка».
– А Стасик, что с ним? – спросила она, чувствуя, что ужасно боится услышать ответ на свой вопрос. Потому что, в сущности, уже знала, что скажет Ирина. Но еще надеялась на чудо. На то, что время повернется вспять. На то, что сейчас она откроет глаза и поймет – последняя пятница февраля только начинается! И все еще можно изменить!
Ирина отвернулась. До Натальи донесся приглушенный всхлип. Она встала и обняла сестру мужа. Произнесла дрожащим голосом:
– Ну, Ира, не плачь! Скажи же мне, что со Стасиком, прошу тебя!
Ирина повернулась, и Наташа увидела слезы, бежавшие по ее щекам. Никогда она не видела золовку плачущей! Даже в день похорон их с Романом отца! Та всегда была собранной, жесткой, часто даже жестокой. Не выказывала эмоций, во всяком случае, столь интимных.
– Черт побери, Наташа, это неверный сценарий! – воскликнула Ирина, отталкивая от себя сноху. – Не ты меня должна утешать, а я тебя! Дело в том…
И она снова отвернулась, сотрясаемая рыданиями. Глядя на ее вздрагивающие плечи, Наталья все поняла. Итак, Стасика спасти не удалось. Он умер. Ее сын, ее сыночек, ее сынуля покинул этот мир!
Мертв, мертв, мертв… Стасик, ее Стасик, мертв… Вот он жил, а прошла секунда, и все, больше не живет. Так происходило со всеми, так происходит со всеми, так и будет происходить со всеми. И Стасик когда-нибудь, конечно же, тоже умер бы. Вот именно – когда-нибудь! Через много-много лет, через несколько десятилетий! Она сама была бы к тому времени давно в могиле. И не чувствовала бы эту боль, эту опустошенность, этот душевный вакуум.
Да, когда-нибудь ее Стасик обязательно умер бы. Но мальчик умер вчера вечером. В возрасте девяти лет. В последнюю пятницу февраля. Так и не побывав на дне рождения своего лучшего друга Тимы. А она, его мать, продолжала жить…
Мысли роились в ее голове, как смертоносные пчелы. Наталье хотелось заплакать, только слез почему-то не было. В такой ситуации она должна была, нет, просто обязана была плакать, но не могла.
Стасик умер, и все. Вот и именно – все! И никакие слезы, стенания, причитания, молитвы, крики, истерики, богохульства, мольбы, заклинания, бормотания, обращения, призывы, заверения, просьбы, объяснения, требования, намеки, угрозы, вздохи, клятвы, воззвания не помогут. Потому что все перечисленное служит одной цели – облегчить страдания тех, кто остался. А тем, кто умер, это уже не поможет. Стасик умер. Ему ничто не поможет. Ему никто не поможет. Он умер, а она осталась. Он ушел, а ей еще предстоит жить. Он исчез, а она существует.
Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер…
– Стасик умер! – произнесла, всхлипывая, Ирина, так и не рискнув посмотреть Наташе в лицо. – Понимаешь, умер! Там, на месте ДТП, он потерял много крови. И, собственно, умер еще там, в автомобиле, но его удалось реанимировать. Пока везли сюда, он в вертолете еще два раза умирал. А потом еще четыре раза на операционном столе. На пятый раз стало понятно, что уже ничего не удается сделать. И врачи приняли решение…
Стасик умер не один раз, а целых восемь! Восьмерка, если положить ее на бок, – символ бесконечности. И Стасик ушел в эту самую бесконечность. Перешагнул через порог «Коридора Смерти». И дверь, та самая ДВЕРЬ, услужливо распахнулась перед ним. А затем захлопнулась за спиной, навечно отделяя от мира живых.
Ирина продолжала что-то говорить, объяснять. Наташа не слушала ее. Ее взгляд скользил по серым стенам. Или стены не серые, а зеленые? Или черные? Вдруг они покрылись мелкой рябью, как поверхность пруда осенью. А затем прямо напротив того места, где стояли женщины, образовался черный контур двери. Наталья осторожно обернулась.
Нет, она не спала! Если раньше это видение приходило к ней только ночью, в виде кошмара, то теперь терзало и днем, в состоянии бодрствования. Странно – или наоборот, закономерно? – что никто не видел черного контура. Впрочем, тот уже превратился в дверь, самую настоящую дверь, абсолютно черную, с матовой поверхностью и со сверкающей, словно алмазной, круглой ручкой.
Мимо сновали люди, проходили врачи, провезли пациента на каталке. Никто не видел двери, хотя она была всего в паре метров! Наталья взглянула на Ирину – и поняла, что не слышит ее слов. И вообще ничего не слышит. Тишина, стояла немыслимая тишина. Даже биения собственного сердца она тоже не слышала.
Наталья сделала шаг. Потом еще один. И еще. Оказалась около двери. Осталось только одно – прикоснуться к ручке и зайти туда! Сделать то, чего ей никогда не удавалось в ее снах.
Из-под двери прорывались лучи яркого света. Да, ее Стасик был там. Или нет? Или Стасик, но не ее? Уже не ее? А тот Стасик, которого она видела во сне, – с красными светящимися глазами и раздвоенным языком? Или не было там вообще никого, в том числе и Стасика, и дверь вела вовсе не в иной мир, а в логово Хранителя Коридора, который и пожирал всех, кто попадал к нему?