Призраки
Шрифт:
Да, это звучит как бред сумасшедшего, но были фрагменты видеосъемки, переданные на Землю экипажем космического корабля, который намеренно вызвал аварию при посадке.
Эти фрагменты крутили по телевизору, по всем каналам. И ничего, кроме них. Пока посадочный модуль спускался все ниже и ниже к Венере, погружаясь в слой облаков, окружавший планету, космонавты передавали на Землю кадры чудесного мира, где люди и звери существуют в согласии и дружбе, и все улыбаются так лучезарно, что их лица буквально сияют. На этих кадрах, которые космонавты передавали на Землю, все были юными, все до единого. Вся планета была райским садом. Леса, океаны, цветущие луга и высокие горы — везде и всегда была только весна, сообщало
После этого космонавты решили не раскрывать парашюты. Их посадочный модуль разбился — ба-бах! — о поверхность Венеры, где были цветы и чистые озера. И все, что осталось: несколько минут размытой, зернистой видеозаписи, которую члены космической экспедиции успели передать на Землю. На этих кадрах все люди были как фотомодели в искрящихся нарядах из научно-фантастического будущего. Мужчины и женщины со стройными ногами и длинными волосами, возлежавшие на ступенях мраморных храмов и вкушавшие сочный виноград.
Это был рай, только с сексом и выпивкой; рай, где Бог разрешал людям все.
Это был мир, где все Десять заповедей читались: Веселись. Веселись. Веселись.
— Первые симптомы отравления угарным газом: головная боль и тошнота, — продолжает читать Трейси. — И учащенное сердцебиение, так как сердце пытается снабдить кислородом умирающий мозг.
Евин брат, Ларри, он так и не свыкся с мыслью о вечной жизни.
У Ларри была своя группа, она называлась «Фабрика оптовой смерти». У него была девушка, Джессика. Из самых ярых фанаток группы. Они с Джессикой набивали друг другу татуировки швейной иглой, которую макали в черные чернила. Они были такими продвинутыми, Ларри с Джессикой. Всегда — на пике. На самом краю самых крайностей. А потом смерть превратилась в мейнстрим. Только теперь это было не самоубийство. Теперь это называлось «эмиграцией». Разлагающиеся тела мертвых — это были уже не трупы. Эти вонючие груды гниющего мяса на тротуарах вокруг высотных зданий, на автобусных остановках, повсюду — теперь их называли «багажом». Который выбрасывали за ненадобностью.
Точно так же, как раньше всем виделся новый год. Как некая линия, начерченная на песке. Некое новое начало, которое никогда не случалось на самом деле. Так людям виделась эмиграция, но только если эмигрируют все.
Это было реальное доказательство жизни после смерти. Согласно подсчетам правительства, ни много ни мало один миллион семьсот шестьдесят тысяч сорок две человеческие души уже освободились и теперь живут на планете Венере, где вечный праздник. А остальным представителям человеческого рода придется прожить на Земле еще не один жизненный срок, исполненный страданий и боли, прежде чем их души очистятся в достаточной для эмиграции мере.
Крутясь в Большом Полировочном Барабане.
А потом правительство осенило:
Если все люди умрут одновременно, некому будет рожать детей, а значит, души уже не смогут переродиться на Земле.
Если человечество вымрет полностью, тогда мы все эмигрируем на Венеру. Независимо от степени просветления.
Но… если останется хоть одна пара, способная родить ребенка, рождение этого ребенка вновь призовет душу на Землю. И все может начаться заново.
Еще несколько дней назад по телевидению передавали документальные репортажи о том, как активисты эмиграционного движения расправляются с теми, кто еще не созрел для великого переселения. Как отряды Эмиграционного содействия — люди, одетые в белое, с белыми автоматами в руках — подвергают принудительной эмиграции целые поселения «отказников». Как бомбят целые города, чтобы переместить их упертых жителей на новый этап очищения. Никто не позволил бы, чтобы горстка каких-то дремучих придурков, размахивающих своей Библией, удержала бы всех остальных на Земле, на этой старой и грязной планете,
Мы «толкали» им фторид и всеобщую грамотность, мы могли подтолкнуть эмиграцию.
Если останется хоть одна пара упертых придурков, вполне может так получиться, что ты станешь их грязным невежественным ребенком. Если останется хотя бы одно жалкое племя с рисовых полей «третьего мира», твоя бесценная душа может снова вернуться на Землю — чтобы прихлопывать мух и давиться прогорклой кашей с крысиным дерьмом под их жарким азиатским солнцем.
Да, разумеется, это был большой риск. Переселить всех на Венеру, всех вместе. Но теперь, когда смерть умерла, человечеству было нечего терять.
Таков был заголовок центральной статьи в последнем номере «New York Times»: «Смерть умерла».
USA Today назвала это: «Смерть самой смерти».
Смерть развенчали. Как Санта-Клауса. Или Зубную фею.
Жизнь осталась единственной альтернативой… но теперь жизнь казалась бесконечной… бессрочной… вечной… ловушкой.
Ларри и его девушка, Джессика, собирались сбежать. Спрятаться. Теперь, когда смерть превратилась в мейнстрим, Ларри с Джессикой хотели остаться в живых. Просто из чувства противоречия. Это будет их бунт. У них будут дети. Целая куча детей. Они обломают духовную эволюцию всему человечеству. А потом предки Джессики подсунули ей за завтраком молоко, куда подмешали отраву для муравьев. И все. Конец.
После этого Ларри каждый день ездил в город и собирал обезболивающие препараты в брошенных аптеках. Принимать викодин и бить стекла в витринах, говорил Ларри, для него это вполне достаточное просветление. Он угонял машины, и разъезжал по заброшенным китайским лавкам, и возвращался домой под вечер, весь обдолбанный и присыпанный белым тальком из взорвавшихся пневмоподушек.
Ларри говорил, что ему хотелось попробовать все, исчерпать этот мир до конца, прежде чем перебираться в следующий.
Ева, его младшая сестра, не раз говорила ему, что пора повзрослеть; что Джессика была не последней чумной фанаткой гот-рока.
А Ларри только смотрел на нее, обдолбанный вусмерть, и моргал, словно в замедленной съемке, и отвечал:
— Вот именно, Ева. Джесси была последней…
Бедный Ларри.
Вот почему, когда отец сказал, что пора отправляться, Ларри только пожал плечами и забрался в машину. Уселся на заднем сиденье, держа на коленях Риски, их бостонского терьера. Он не стал пристегивать ремень безопасности. Они же не собирались куда-то ехать. По крайней мере в физическом смысле.
Это был духовный нью-эйджевый эквивалент всякой идеи, призванной спасти мир. От метрической системы мер до евро. До прививок против полиомиелита… Христианства… Рефлексологии… Эсперанто…
И момент для воплощения этой идеи был самый что ни на есть подходящий. Загрязнение окружающей среды, перенаселенность, войны, болезни, политическая коррупция, сексуальные извращения, наркомания, убийства… да, все это было и раньше, но тогда еще не было телевидения, заострявшего наше внимание на этих проблемах. А теперь телевидение появилось. Постоянное напоминание. Культура жалоб и всеобщего недовольства. Все не так, все не так, все не так… Большинство людей никогда бы этого не признали, но они всю свою жизнь только и делали, что брюзжали. С первых же мгновений своего появления на свет. Как только их голова высунулась наружу и по глазам резанул яркий свет родительной палаты, все сразу стало не так. Им больше уже никогда не было так хорошо и уютно, как прежде.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
