Призвание
Шрифт:
Белая шелковая рубашка с длинными рукавами, перехваченными выше локтя резинками, придавала Балашову щегольской вид.
Корсунов, сухо поздоровавшись, начал урок, а Сергей Иванович стал разглядывать класс.
Кабинет химии заставлен шкафами. За их раздвижными застекленными дверцами поблескивают бесчисленные колбы, реторты, пробирки с разноцветными жидкостями.
За столами сидят по двое тридцать юношей. Почти все они выглядят взрослыми, одеты по-разному: рядом с клетчатой ковбойкой виднеется отцовский армейский китель с черной окантовкой, около серой сатиновой рубашки — модный пиджак с двумя продольными складками на спине.
Корсунов, не садясь, открывает журнал, отмечает отсутствующих и с минуту, в напряженной тишине, смотрит на список, словно изучая его. «Играет в строгость», подумал Кремлей.
Один из учеников, не выдержав долгой паузы, что-то прошептал соседу.
— Разговоры прекратить! — отчеканил химик, не поднимая головы.
— Каковы химические свойства азота?.. — спросил он к после томительной паузы вызвал: — Дружков!
К доске вышел ученик невысокого роста в бархатной куртке с «молнией». У него маленькая голова, маленькие уши, весь он какой-то чистенький, но не кажется изнеженным.
Дружков отвечает неплохо, но то и дело останавливается к опасливо поглядывает на учителя. Химик стоит с каменным лицом, на котором ничего нельзя прочесть.
— Напишите на доске формулу соединения азота с водородом, — требует он, и Сергей Иванович удивляется скрипуче-металлическим ноткам в голосе Вадима. Обычно их у него не было.
Юноша написал, но по рассеянности допустил ошибку в обозначении валентности азота.
Корсунов подошел к доске, раздраженно постучал мелом.
— Вы не хотите думать! — сердито кольнул он глазами. — Прошлый раз я вам поставил чахоточную тройку! — Он особенно подчеркнул слово «чахоточную».
«Как же тебя любить?» — укоризненно думает Сергей Иванович, вспомнив разговор у Корсуновых.
— Я вчера два часа потратил… — начал было оправдываться Дружков, но только подлил масла в огонь.
— Можно и двадцать потратить, но без толка, — холодно говорит химик. — Если вы полагаете, что я буду поощрять недобросовестную работу, то ошибаетесь. Вы в состоянии отвечать на четыре, а отвечали на двойку. Садитесь!
Он выставляет в журнале жирную цифру 2 и старательно промокает ее.
С первых же минут Кремлеву многое не понравилось на этом уроке. И какой-то надрывной тон его, и общая нервозность, и манера учителя при объяснении либо возбужденно ходить по классу, либо, остановившись около одного ученика и глядя только на него, объяснять как бы ему одному. От этого ученик смущался, терял нить мысли, и хотя кивал головой в такт словам учителя, но вряд ли мог внимательно слушать его.
Не понравились Сергею Ивановичу и неуместная язвительность Вадима («напрасно он считает их глупцами», — подумал Кремлев), и плохо скрываемая учениками недоброжелательность — в улыбках, глазах, репликах.
Ясно было — шла скрытая, никому не нужная война.
Правда, объяснял новый материал Вадим Николаевич мастерски, чувствовалось, что он безупречно знает химию, любит свой предмет, но и здесь у него получалось так, будто он сдерживал себя, ни на минуту не забывал, что следует сохранять дистанцию между собой и классом.
Взрыв произошел минут за пять до окончания урока. Корсунов решил проверить, как помнят прошлогодний материал.
— Скажите, Балашов, в чем сущность контактного метода получения серной кислоты? — спросил он.
Балашов помедлил, стал отвечать, но неправильно.
— Ну, можно ли быть таким бестолковым? — с оскорбительным сожалением сказал Вадим Николаевич, осуждающе глядя на Бориса. — При чем же здесь камерный способ?
Балашов побледнел.
— Не всем же гениальными быть! — самолюбиво бросил он, в упор глядя на учителя.
— Вы еще дерзите! — вспылил Корсунов и сжал спинку стула так, что тонкие пальцы побелели.
— А вы не оскорбляйте! — уже не помня себя; баском выкрикнул Балашов.
— Прошу вас, — зловеще-вежливо произнес химик, — покинуть класс.
Краска гнева, проступив у Корсунова на шее, медленно поднялась к щекам и лбу.
Сергей Иванович подумал, стараясь не глядеть на Корсунова, за которого было стыдно: «А если не выйдет, что ты сделаешь?»
Кремлев был противником удаления из класса, считал эту меру крайней и почти никогда не прибегал к ней.
— Выйдите из классе! — снова раздался голос Корсунова, Он говорил замедленно, растягивая слова.
— Не выйду! — резко, охрипшим от волнения голосом, ответил Балашов и стиснул зубы так, что забегали желваки. Чувствовалось, что он внутренне напрягся, словно для прыжка.
— Тогда выйду я, — угрожающе объявил Корсунов, — но вам от этого будет хуже.
«И ведь, действительно, уйдет, — мысленно возмущался Сергей Иванович, — сам же все раздул, а меня оставит в дурацком положении».
К счастью, раздался звонок, Корсунов сердито захлопнул полевую сумку и покинул класс.
В учительской он, нервничая, непрерывно затягиваясь, курил папиросу за папиросой. Ему неприятно было, что такая сцена произошла в присутствии Сергея Ивановича, но он считал себя правым и несправедливо оскорбленным.
— Их надо обламывать! Им только дай потачку… — говорил он, ища сочувствия у Кремлева.
Сергей Иванович прямо сказал Корсунову о том, что ему не понравилось на уроке.
— Если ты дальше пойдешь по этому пути искусственного нагнетания «строгости», — скатишься к старорежимным притеснителям школьников… Надо уважать в каждом ученике человека…