Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
Л на другой день вечеромъ, ходя съ нею взадъ и впередъ но той же алле, при мерцающемъ въ втвяхъ вечернемъ свт, онъ вдругъ остановился и спросилъ; "сказала ты ему?" Тоже спрашивалъ онъ и на третій и на четвертый день, озабоченно качая сдою головою, когда она вся вспыхнувъ отвчала: "нтъ, батюшка, я не говорила ему" и прибавила про себя: "да и завтра, когда онъ прідетъ, не скажу, никогда не скажу этого."
Готтгольдъ пріхалъ -- и не одинъ. Съ нимъ былъ князь Прора, у котораго онъ долгое время гостилъ въ замк, набрасывая эскизы въ оружейной зал, и окончивая рядъ итальянскихъ пейзажей въ столовой. Князь пожелалъ проводить его на обратномъ пути въ Прору, а когда узналъ, что Готтгольду надо еще по дорог захать въ Долланъ, проститься передъ отъздомъ въ Италію, то просилъ позволенія сопутствовать ему и туда.
– - Вдь мы съ вами, сударыня, собственно говоря, сосди, сказалъ молодой человкъ,-- какъ по Прор, такъ и но Замку -- и мн давно бы слдовало сдлать вамъ визитъ; но теперь, надо признаться, меня привлекъ сюда особенный интересъ. Нашъ другъ, еще задолго предъ этимъ, разсказывалъ
– - Я охотно провожу васъ, сказалъ старый Бослафъ:-- я частенько таки охотился тамъ наверху съ свтлйшимъ праддомъ вашимъ. А теперь ужь давно-давно не заходилъ туда; мн бы хотлось побывать еще разикъ.
Князь съ изумленіемъ поглядлъ на старика. Много наслышавшись объ немъ отъ Готтгольда, онъ съ самаго прихода привтствовалъ его съ глубочайшимъ уваженіемъ; но ему сдавалось какъ-то похоже на сказку, чтобы кто нибудь бывалъ на охот вмст съ Малые, фонъ Прора, который жилъ во времена Фридриха Великаго и еще передъ семилтней войной посланъ былъ шведскимъ правительствомъ съ дипломатическимъ порученіемъ въ Берлинъ.
– - Я никакъ не могу допустить возможности этого, сказалъ онъ:-- никакъ не могу!
Но старикъ невидимому даже не замтилъ вжливаго противорчія; онъ уже взялъ свою трость и шелъ широкими шагами впередъ, изъ саду, гд происходилъ этотъ разговоръ. Князь улыбаясь поспшилъ вслдъ за нимъ.
– - Ваша свтлость, позвольте намъ по крайней мр хоть посл придти, сказалъ Готтгольдъ.
– - Прошу васъ, отвтилъ князь,-- ради стараго господина, которому мое общество можетъ и прискучить подъ конецъ... А потомъ, отведя Готтгольда нсколько шаговъ всторону, прибавилъ:-- Намъ остается еще часъ, не пропускайте его даромъ. Увидавъ эту даму, я понялъ, уразумлъ все, о чемъ вы умолчали, вы, скрытнйшій изъ смертныхъ. Да приметъ васъ богъ молчаливой любви подъ свое милостивое покровительство!
Готтгольдъ тихо вернулся туда, гд оставилъ Цецилію, и нашелъ ее все въ той же задумчивой ноз. Выскажется ли она сегодня, или промолчитъ, какъ длала это до сихъ поръ, и молча отпуститъ его?
Онъ подошелъ къ ней и взялъ за опущенную руку. "Цецилія!"
Она медленно подняла темныя рсницы и поглядла на него съ выраженіемъ трогательной мольбы.
– - Мн не слдуетъ вызывать тебя на объясненіе? Я долженъ предоставить тебя молчанію, Цецилія? Но надо же высказаться; позволь же мн сдлать это за тебя. Ты можешь сказать это только женщин -- и то говорить было бы излишне: она и безъ того поняла бы тебя,-- не такъ ли? Разв любовь мене проницательне чмъ глазъ сочувствующей подруги? Не знаю; могу только то сказать, что читаю въ твоемъ сердц. Ботъ въ чемъ дло, Цецилія. Ты любишь меня, но не смешь отдаться своему влеченію; да, ты робко отступаешь предъ мыслію о томъ, чтобы стать моей женою,-- какъ передъ проступкомъ -- противъ кого? Это жестоко, Цецилія, но я долженъ это выговорить: противъ твоей гордости. Вотъ чего ты боишься -- самой себя, а не меня. Ты знаешь -- такъ же какъ вотъ то, что солнце теперь садится, а завтра снова войдетъ,-- ты знаешь, что не будетъ ни дня, ни часа такого, когда бы я хоть словомъ или взглядомъ упрекнулъ тебя въ твоемъ прошломъ несчастій, безграничномъ несчастій; ты знаешь, что мн, какъ я думаю, не въ чемъ прощать тебя. Но ты, Цецилія... ты думаешь, что ты сама себ никогда не простишь. Ты думаешь, что если неопытная шестнадцатилтняя двочка разъ ошиблась, то стыдъ и раскаяніе должны вчно тебя преслдовать, стыдъ и раскаяніе должны вырвать тебя изъ моихъ объятій, еслибъ ты даже и послдовала когда нибудь влеченію сердца...
– - Разв я не въ прав такъ думать и чувствовать? воскликнула Цецилія, а слезы такъ и хлынули по ея пылающимъ щекамъ;-- могла ли я простить себ, что пошла замужъ за этого человка?-- шестнадцатилтней, неопытной двочкой, говоришь ты? Я не была такъ неопытна; я настолько знала свтъ, чтобы сообразить, что жизнь въ прекрасномъ замк, въ тнистомъ далицскомъ парк гораздо блистательнй мрачнаго сельскаго пастората! И я попрала ногами сердце бднаго студента, хотя тайный голосъ, никогда не замолкававшій съ тхъ поръ, уже тогда шепталъ мн: онъ лучшій изъ двухъ. И это я могла простить себ? И то, что я отпустила его съ разбитымъ сердцемъ на чужбину, не сказавъ ему ни слова участія въ утшеніе,-- радуясь что онъ не слдитъ за мной любящимъ взглядомъ, не читаетъ въ душ моей? А теперь, когда мои высокія мечты стали тмъ, что должно было изъ нихъ выйдти; теперь, когда я такъ безконечно несчастна, какъ я того заслужила,-- и онъ возвращается и стоитъ предо мною, чистый, благородный человкъ, который можетъ справедливо гордиться своимъ цломудреннымъ, трудовымъ прошлымъ и съ спокойнымъ весельемъ взирать на свою будущность съ предстоящимъ ей еще боле славнымъ развитіемъ,-- теперь онъ долженъ задержать свое побдное шествіе и поднимать такъ глубоко падшую... да что я говорю! долженъ связать ея судьбу съ своею, чтобы связать самого себя, связать себ сильныя, трудолюбивыя руки -- и оторвавъ гордый духъ отъ возвышенныхъ его занятій, низвести его къ вчному, ежедневному, ежечасному созерцанію и раздленію злополучной самовольно-несчастной участи? Ты говоришь, гордость препятствуетъ мн сдлать это? Пусть будетъ гордость! но гордость тобою, за тебя! Ахъ, Готтгольдъ, она во мн живетъ несъ ныншняго дня -- эта гордость! Я уже тогда гордилась тобою, когда ты, сверкая взглядомъ, такъ дивно разсказывалъ о богахъ и герояхъ и про то, что доблестный мужъ долженъ смло считать себя равнымъ богамъ; а когда, посл долгихъ лтъ скорби, я услыхала что ты пробился сквозь непреоборимыя препятствія, въ виду которыхъ другіе тысячу разъ бы сошли въ могилу,-- и потомъ такъ быстро возвысился, что незнавшіе тебя, твоей силы и прилежанія, только дивились въ изумленіи,-- достигъ высшаго развитіи въ своемъ искусств и имя молодого художника стало на ряду съ лучшими мастерами,-- да, Готтгольдъ, вотъ когда я гордилась -то! какъ я гордилась и какъ благодарила судьбу!-- Мн казалось, что теперь я все перенесу гораздо легче, потому что мое преступленіе не отозвалось на теб -- и я одна, одна должна страдать за свои прегршенія!
Изъ вечерняго свта нолей, надъ которыми въ красноватомъ отблеск заката носились нити паутинъ, они перешли въ тихій сумракъ лса. Ни звука, кром шороха бурой листвы подъ ногами; лишь когда замолчала Цецилія, жалобно раздался посвистъ одинокой птички.
– - Одна, одна, сказалъ онъ,-- вчно одна -- и этимъ путемъ ты хочешь исцлиться, бдная женщина! Разв человкъ можетъ быть одинъ? И разв ты одна въ конц концовъ? Ну, положимъ, я герой -- на дл этого нтъ -- мощный герой, который одиноко прокладываетъ себ путь безконечными трудами къ неземнымъ цлямъ,-- а у тебя-то разв нтъ дочери, которую ты замкнешь вдали отъ прекраснаго Божьяго свта? ты, въ нмомъ отчаяніи отвращающаяся отъ жизни, закутавъ покрываломъ свою голову? Какимъ добродтелямъ научишь ты свое дитя, когда сама лишена всякой радости, при которой только и можетъ развиться добродтель? ты, не врящая боле въ лучшую, въ высшую изъ добродтелей, которая всмъ добродтелямъ добродтель,-- въ любовь? Кто соболзнуетъ вонъ той пичужк, которая осталась тутъ, въ осенней листв, быть можетъ подстрленная или искалеченная, на злую погибель? Ни братьямъ, ни сестрамъ, ни прежнему дружку, ни дтямъ -- дла нтъ до нея,-- вс они безпечно унеслись и покинули ее -- одну, одну! Такъ вдь они повинуются желзному закону, правящему ихъ прилетомъ и отлетомъ, ихъ жизнью и смертью,-- и слдовательно не гршатъ, не могутъ гршить; но мы можемъ -- и гршимъ, когда не слдуемъ закону, правящему нами, когда не повинуемся любви. Она -- всемогущія узы, которыми связуются вс племена сыновъ земли отъ начала вка, и будетъ служить имъ связью до конца міра; она -- всемогущее солнце и свтлые лучи ея будутъ прояснять и живить вс омраченныя, скорбныя сердца; -- вотъ и я своей любовью покорилъ тебя, возлюбленная, какъ ты ни противишься,-- и пламень мой проникаетъ въ твое сердце, которые ты тщетно мн закрываешь, вдь я могущественне тебя, такъ что могу удлить теб изъ моей силы и все еще сохранить ея довольно и для себя, и для тебя, и для твоего дитяти -- нашего дитяти, Цецилія!
Она стояла передъ нимъ, дрожа всми членами, блдная, поднявъ на него темные, застланные слезами глаза и съ мольбою сложивъ руки...
– - Пощади, Готтгольдъ, пощади! Я не силахъ боле, я не въ силахъ...
Проворные шаги послышались на узкой тропинк, которая вела отъ могилы гунновъ.
– - Слава Богу! я спшилъ къ вамъ навстрчу, милостивая государыня... мн кажется... я знаю, вы непохожи на прочихъ нашихъ дамъ...
– - Онъ умеръ! воскликнула Цецилія.
– - Боюсь, что мы уже не застанемъ его въ живыхъ, хотя у него и достало силы послать меня. Я шелъ неохотно, но онъ такъ настойчиво, такъ сердечно желалъ васъ видть, васъ обоихъ.
Они побжали тропинкой въ паросник, на холмъ къ могил гунновъ, которой громадная масса темно вырзывалась на свтломъ вечернемъ неб.
Онъ сидлъ на обросшемъ мохомъ камн, прислонясь спиной къ одному изъ крупнйшихъ валуновъ, сложивъ руки на груди, съ чуднымъ выраженіемъ глубочайшаго успокоенія на блдномъ, маститомъ лиц, кротко созерцая вечеръ, догоравшій на поляхъ, въ лсахъ, по степи и на мор. Цецилія склонилась на траву къ ногамъ его, прижавъ губы къ холодющей рук.
Отъ ея прикосновенія по тлу умирающаго пробжалъ легкій трепетъ. Взглядъ его медленно перешелъ съ отдаленныхъ предметовъ на ближайшіе и наконецъ остановился на прекрасномъ, блдномъ лиц, залитомъ слезами. Блаженная улыбка чуть мерцала на его лиц; "Ульрика!" пролепеталъ онъ тихо, едва слышно, блдными губами, а тамъ сомкнулись и уста и вки.
Цецилія склонилась головой на грудь Готтгольда. Князь, втеченіи всей сцены стоявшій поодаль, отвернулся; широко раскрывъ глаза, онъ вперилъ неподвижный взглядъ на золотой закатъ.
– ----
Золотой закатъ опять погасалъ надъ полями, лсами и надъ кладбищемъ въ Раммин, на которомъ они только что погребли останки прадда подл праха его дтей и внучатъ. Вокругъ могилы собрался лишь небольшой, весьма небольшой кружокъ, когда опускали гробъ; они не нуждались въ пастор для освященія могилы, которая и безъ того стала для нихъ святыней.