Про что щебетала ласточка Проба "Б"

Шпильгаген Ф

Брандовъ съ жестомъ, который долженъ былъ выражать презрніе, подошелъ къ двери; Готтгольдъ заступилъ ему дорогу.

– - Ты конечно потерпишь еще нсколько, если я теб скажу, что тутъ дло идетъ о твоей судьб, о твоей будущности.

– - О моей судьб, о моей будущности? Ты съ ума сошелъ?

– - Рши самъ. Вчера вечеромъ я поймалъ Генриха Шееля въ Виссов, гд онъ скрывался; а теперь онъ у меня въ квартир подъ карауломъ обоихъ братьевъ IIребровыхъ.

Брандовъ зашатался, словно пораженный пулею, и схватившись за спинку стула, смотрлъ на Готтгольда широко-раскрытыми глазами.

– - Генрихъ Шеель! пролепеталъ онъ.

– - А ты воображалъ, что онъ навки исчезъ со сцены,

несмотря на то что у тебя не хватило разсчету или пожалуй щедрости, чтобы вознаградить какъ слдуетъ своего пособника въ преступленіи. Теперь я долженъ сторожить его, не для того чтобъ не допустить его убжать,-- онъ объ этомъ и не думаетъ; онъ готовъ вынести какое угодно наказаніе, лишь бы не ушелъ отъ кары тотъ, для кого онъ сдлалъ то, что было сдлано имъ;-- я держу его подъ карауломъ просто для того, чтобъ онъ не приступилъ къ этому наказанію самъ со свойственною ему суровостію и жестокостію.

Брандовъ опустился въ кресло; его наглая отвага, его удивительная находчивость, повидимому, совершенно его оставили, онъ казался десятью годами старе; вдругъ онъ опять вскочилъ.

– - Вотъ что! вскричалъ онъ,-- и этимъ-то ты думаешь согнуть меня въ бараній рогъ! Если этотъ мошенникъ, Генрихъ, допустилъ поймать себя, тмъ хуже для него. Какимъ образомъ онъ можетъ повредить мн? Надюсь, мн поврятъ не меньше, чмъ какому нибудь бездльнику-холопу, который очевидно подкупленъ моимъ врагомъ! Кто не знаетъ за собою вины, тотъ не прибгаетъ къ подкупамъ; или ужь не думаете ли вы въ самомъ дл, что кто нибудь повритъ тому, чтобы я допустилъ убжать парня-то, еслибъ подозрніе могло коснуться меня хоть съ какой нибудь стороны, не заставивъ его такъ или иначе молчать? Ршите это между собою и длайте что хотите,-- честный человкъ, какъ я, смется надъ вашими угрозами.

Онъ опять пошелъ къ двери, но чмъ ближе подходилъ онъ къ ней, тмъ медленне становились его шаги; вдругъ онъ повернулся и пошелъ прямо къ Готтгольду.

– - Будетъ намъ играть комедію, Готтгольдъ! станемъ говорить какъ разсудительные люди: скажи мн свои условія..

– - Прежде всего сознайся во всемъ томъ, въ чемъ обвиняетъ тебя вольнофово письмо. Ты знаешь, про что я говорю.

– - Не совсмъ. Это признаніе требуется только для тебя?

– - Если ты покоришься прочимъ условіямъ, да.

– - Хорошо; ну, я сдлалъ то, что мн приписываютъ. Чтожь изъ этого?

– - Что изъ этого выйдетъ -- дло понятное. Дочь уважаемой фамиліи не можетъ быть женою преступника, и мужъ ея не долженъ сидть въ смирительномъ дом. Это значитъ: ты согласишься безпрекословно на все, что мы -- то есть господинъ Богислафъ ВенГофъ, Вольнофъ и я -- предпишемъ теб насчетъ развода.

– - А дочь моя?

– - Отвчай самъ себ на этотъ вопросъ.

– - Я люблю этого ребенка.

– - Ты лжешь, Брандовъ; и еслибъ даже это было возможно, такъ же какъ оно невозможно, то все же ты потерялъ навки право оставить ее у себя и даже находиться съ ней въ какихъ бы то ни было сношеніяхъ.. Я надюсь, она забудетъ, что ты ея отецъ.

– - А все таки я останусь навсегда ея отцомъ. Это безъ всякаго сомннія необыкновенно отрадное сознаніе будетъ моимъ свадебнымъ подаркомъ теб; или паче чаянія, вы не желаете блистательно привести къ концу это столь блистательно начатое дло?

– - Рчь идетъ о твоей судьб, а не о моей.

– - Однакоже твоя судьба, повидимому, въ довольно близкой связи съ моей. Или ужь не хочешь ли ты уврить меня, что все это ты сдлалъ изъ человколюбія? Дудки, любезный другъ! кажется, мы знаемъ другъ друга песо вчерашняго дня -- и наши дореги перескаются теперь не въ первый разъ. Я заступалъ дорогу теб, а ты мн, еще передъ школьными скамьями, на мст игръ, въ танцклассахъ, везд; я вышибъ тебя изъ сдла и сдлалъ теб подарокъ на память, чтобъ ты могъ вспоминать объ этомъ на всю свою жизнь. Ну да, ты въ своемъ нрав -- это отъигрышная партія. Одинъ неврный ходъ съ моей стороны -- и я проигралъ ее; я слишкомъ старый игрокъ, чтобы не приноровиться къ моему положенію. Но игра еще не кончена; мы еще разъ встртимся, а послдній смхъ лучше перваго.

Глаза Брандова метали молніи смертельной ненависти, въ то время какъ онъ быстрыми шагами ходилъ взадъ и впередъ но комнат мимо Готтгольда. Онъ поминутно закусывалъ себ острыми зубами блдныя губы; онъ дергалъ и теребилъ концы своихъ длинныхъ блокурыхъ бакенбартъ, когда, остановившись передъ Готтгольдомъ, сказалъ ему:

– - Еще одинъ вопросъ: не мн ли придется справлять и приданое?

– - Не знаю, что ты хочешь этимъ сказать; знаю только, что мы намрены предоставить тебя твоей судьб, коль скоро ты исполнишь -- по крайней мр для виду -- свои обязанности, и возвратишь покражу. Теб представляется завтра шансъ, ты можешь разомъ получить нужныя средства. Это деньги игрока, но это не касается насъ.

– - А если я не выиграю?

– - Въ такомъ случа, ты возьмешься за трудъ. Долланъ отданъ теб въ аренду еще на пять лтъ. Ты можешь, если захочешь -- а ты долженъ будешь хотть -- уплатить десять тысячъ меньше чмъ въ половину этого времени; я дамъ теб ихъ взаймы -- это почти все, что мн осталось отъ моего состоянія. Во всякомъ случа, пакетъ будетъ найденъ завтра вечеромъ въ долланской пустоши, а посл завтра будетъ лежать въ касс попечительнаго совта.

– - Какъ вы о себ хлопочете!

– - Но теб. Еслибъ мы выгнали тебя изъ отечества, какъ ты того заслуживаешь -- потому-что ты недостоинъ, чтобы твои соотечественники называли тебя господиномъ,-- ты, по всему вроятію, погибъ бы въ самое короткое. время. Я не хочу этого, не хочу ради твоего ребенка.

Брандовъ хотлъ разразиться презрительнымъ смхомъ, но послднія слова Готтгольда и тонъ, какимъ онъ произнесъ ихъ, зажали ему ротъ.

– - Ты говорилъ передъ этимъ, будто ты любишь своего ребенка; это ложь, Брандовъ: еслибъ ты хоть немножко любилъ его, то ради уже одного его не ршился бы на преступленіе. Ты никогда не любилъ никого, кром самого себя; это была пошлая, суетная, эгоистическая любовь, гд не было и слда уваженія къ святому и высокому, которымъ покланяются въ себ и въ другихъ даже мене развитыя личности. Тмъ не мене -- впрочемъ, хотя я отъ души врю этому, но вдь я человкъ и могу заблуждаться,-- можетъ быть, тебя все же тронетъ, если ты услышишь, что твой ребенокъ болнъ, очень болнъ,-- и мы можетъ быть, продлимъ его милую молодую жизнь лишь на нсколько дней. Ужасно, что мн приходится сказать теб это, но я не моту облегчить теб той тяжести, которую ты взялъ на свою совсть: если Гретхенъ умретъ, то убилъ ее ты.

– - Я? пролепеталъ Брандовъ,-- я?

– - Да, ты, невыносимо терзавшій ея мать, возразилъ Готтгольдъ, обращаясь къ Брандову.-- Ужь не думалъ ли ты, что ударъ, направленный на мать, не затронетъ ребенка? что ядъ, который ты подливалъ, капля за каплею, въ чашу ея жизни, не отравитъ и его? Ты не могъ такъ думать, потому-что весь твой планъ былъ основанъ именно на этой любви матери къ ребенку и ребенка къ матери; ты считалъ союзъ этихъ двухъ сердецъ настолько крпкимъ, чтобы основать на немъ все это гнусное сплетеніе лжи и обмана, измны и насилія. Повторяю: если ребенокъ умретъ -- ты убилъ его. Вникни въ это, бездушный человкъ, если можешь. Это до такой степени ужасно, что вс твои остальные поступки блднютъ передъ этимъ; это такъ страшно, что должно заставить тебя остановиться.