Про людей и звездей
Шрифт:
– А когда это я стукачкой была?
– Да? Не была разве? Шучу, шучу… Ну так вот, разговорились мы с Римкой… Можно сказать, душу друг другу излили. Я ей про «черный» адреналин, а она про то, что в вечном страхе живет. И не только перед Габаритовым, но и перед… – Булкин показал пальцем на небо. – «Иду, – говорит, – на работу и чуть ли не молюсь: только б тема забойная была, только б за ночь случилось чего-нибудь, от чего у читателей кровь в жилах бы стыла. И тут же себя осекаю. О чем прошу, идиотка? Чтоб на какого-то человека жуткая беда свалилась? Это ж грех какой! Не замолишь. А у меня Санька – вдруг
– Представь себе, не чувствую! – окрысилась Асеева. – Все это вшивые интеллигентские заморочки!
– Ну понеслось! – ухмыльнулся Робик. – Я с тобой как с человеком разговариваю, а ты мне габаритовскую теорию толкаешь! Пока, Асеева! Мне бежать надо.
– Чистоплюй хренов! – прошипела вслед Робику Уля и достала из пачки еще одну сигарету: настроение было испорчено напрочь. Поэтому опоздавшую на пять минут Лильку она зло отчитала: – Я тебя тут ждать нанималась, что ли? Еще пять минут – и ушла бы!
– Да чего ты на меня напустилась? – не осталась в долгу подруга. – Кто виноват, что ты сегодня приперлась вовремя? Всегда я тебя по полчаса жду…
Просидев в кабаке до полуночи, домой Уля попала только к часу. Пока мылась и гладила на завтра сарафан, думала: усну, не успев голову до подушки донести. Ничего подобного. Проворочалась до четырех утра. И все из-за этого Булкина. В мыслях она продолжала спорить с Робиком, доказывала: так, как «Бытие», работают все ведущие зарубежные таблоиды. Но в глубине души понимала: Булкин прав.
Задремав под утро, Уля проснулась от звонка будильника с такой головной болью, что захотелось умереть. Она даже представила, что лежит, такая невыносимо красивая и торжественная, в гробу, а кругом все утопает в цветах, народу в траурный зал набилось – не протолкнуться. Габаритов стоит у гроба с черно-красной повязкой на рукаве и говорит речь: «Сегодня мы провожаем в последний путь блестящего профессионала, лучшую светскую журналистку страны, душевного друга Ульяну Асееву. Без нее «Бытие» осиротело. Но, к счастью, наша Уля успела воспитать достойную смену: в отделе, который она возглавляла, подрастают молодые талантливые кадры. Спи спокойно, наша дорогая коллега. Твое дело в надежных руках!»
Последние слова босса заглушил звонок. Однако никто, кроме лежащей в гробу Ули, его не услышал. Провожающие ее в последний путь коллеги, друзья, среди которых было немало звезд, и просто почитатели таланта так и продолжали стоять в скорбных позах.
«Блин, да это же в дверь звонят!» – очнулась Асеева и обнаружила себя лежащей на скомканной родной постели. Посмотрела на экранчик сотового. 10.45! Мама родная! Через пятнадцать минут планерка. Выскочила в рекреацию и, не глядя в глазок, распахнула дверь.
– Ну слава богу, все нормально, – искренне обрадовался, увидев ее живой и здоровой, Юрик. – Я уж полчаса тебе на мобилу трезвоню, ты трубку не берешь. Поднялся наверх, звонок жму, жму – тишина. Уж начал думать, что тебя кто-нибудь ночью замочил. Грабители или звезда какая-нибудь слабонервная киллера наняла. Ты чего по мобиле-то не отвечаешь?
– Да я его на вибровызов вечером поставила. Подожди, не приставай, надо что-то придумать. До планерки несколько минут осталось.
Уля набрала номер Габаритова:
– Алиджан Абдуллаевич, это Асеева. Я тут с утра должна была с Витей Силаном встретиться, он обещал какую-то сенсацию слить, жду его уже сорок минут – а он как сквозь землю провалился. Сотовый не отвечает. Наверное, на вибровызов поставил, козел, и забыл. Хорошо, больше ждать не буду – еду в редакцию. Пусть Алевтина вместо меня на планерку идет, я сейчас ей позвоню. А когда приеду, ее сменю.
На Улину удачу, ее корреспонденты нарыли в номер несколько вполне пристойных (в смысле «классно поджаренных») тем, так что ей даже не пришлось что-то судорожно искать или накручивать. Ярик разузнал подробности про грядущую свадьбу одной из вокалисток группы «Мезим», Алевтина вывела на чистую воду Анну Фристи, которая, объявив себя тяжело больной, отказалась участвовать в благотворительном концерте, а сама закатилась с друзьями на дачу – жарить шашлыки и хлестать водяру. И даже Сомова отличилась: узнала, в каком номере «Балчуга» остановится прибывающий на гастроли Таркан. Раздобыла райдер с требованиями турецкого гостя, разведала, какого цвета белье будет на его кровати.
Подходила к концу последняя перед отпуском рабочая неделя. «Завтра сдам материалы на субботу и понедельник, а там на целых две недели хоть трава не расти. Про работу, про «Бытие» – зуб даю! – даже не вспомню», – поклялась себе Уля.
Возвращение
Клятву она сдержала.
Точнее, почти сдержала. Совсем не вспоминать о «Бытии» у нее, конечно, не получилось, но уже через неделю родная редакция стала казаться чем-то не совсем реальным. Вечный ор: Габаритов спускает собак на завотделами, те, в свою очередь, передают полученный «запал» подчиненным; попытки отделов залезть на первую полосу, беготня, перепалки в курилке – все это было так далеко от теплого турецкого берега, от комфортного отеля «ультра все включено», от нагло шарящих в Улином декольте немцев, англичан и все больше и больше заполняющих турецкие курорты соотечественников, от услужливых официантов и так классно делающих антицеллюлитный массаж мальчиков-корейцев.
Однако делиться с коллегами впечатлениями об отдыхе Асеева не намеревалась. Для всех она улетела отдыхать не в предназначенную для «плебса» Турцию, а на элитную Майорку. Правду об истинном местонахождении редактора светской хроники знали только Габаритов и Лилька. И оба к ее просьбе «всем говорить, что я на Майорке» отнеслись снисходительно: дескать, выпендривайся на здоровье, жалко, что ли?
Но в магазине дьюти-фри в аэропорту Антальи ее вдруг кто-то окликнул:
– Улька! Асеева! Вот так встреча!
Уля оглянулась на голос и увидела, как к ней спешит роскошная молодая женщина: каштановые волосы лежат на плечах густой волной, стройная фигурка затянута в костюмчик цвета бирюзы, сквозь загорелую кожу ухоженного личика просвечивает естественный румянец.
– Не узнаешь? – засмеялась девушка. – Это же я, Наташа Гордеева.
– Ты?!! – аж присела от удивления Уля. – Это ты?!
Удивляться было чему: одноклассница Ули Асеевой Наташка Гордеева была замухрышкой: с блеклыми пегими волосами, угрястой кожей, в застиранных обносках. И вдруг…