Про шакалов и волков
Шрифт:
— Джел, иди-ка сюда, одна проблема. Да не бери оружие, минутное дело. Высуни голову вниз!
Когда снайпер с любопытством высунул голову из люка, Грунов, стоя на нижней ступеньке лестницы, вскинул прижатую к бедру руку и выстрелил бойцу в лоб. Тот с закатившимися глазами рухнул вниз по лесенке, обрушив тяжесть всего своего тела на шейные позвонки.
«Хороший мальчик. Всегда был отличником. Без папиной помощи еще и шею сломал», — посмотрел на мертвого наемника Грунов, поглаживая подбородок и дергая носом. Ему вдруг стало грустно. Лучшие люди выходили из игры, но, как говорится,
Впрочем, ни о каком расслаблении и речи быть не могло. И Грунов принялся за неотложное дело — подтащить первого снайпера к своему товарищу, чтобы оба трупа были скрыты нишей у лесенки, ведущей на крышу. Бойцы из актового зала не должны знать о потерях. Террорист выключил свет на третьем этаже и спустился вниз.
Бесчувственного Аркана Волки спускали к подвалу, уложив на оторванную с окна гардину, как на носилки. По дороге Весельчак говорил, не умолкая: буднично, деловито, словно давая понять и себе и напарнику, что происходящее — не нечто из ряда вон выходящее, а необходимая работа. Сверхурочная и малоприятная.
— Когда дело пойдет к концу, явимся вниз и развяжем его. У меня в кармане фляга с водкой — оклемается, если умыть. Нам-то пить запретили, но я заметил, что Петька припер с кухни бухла и, честно говоря, пара глотков сейчас никому бы не помешала, а, Килька? Ты как, живой?!
— Да живой я, отстань, — огрызнулся Илья, кусая губы, чтобы не разрыдаться.
Депутата несли молча. Деловитый настрой Весела, все же успокаивающе действовавший на Кильку, враз улетучился. Благо, лицо убитого накрыли шелковым платком, взятым у Певицы. Но на повороте лестницы рука покойного вдруг свесилась с «носилок», и в тусклом свете фонарей, проникавшем через большие окна на лестницу стал виден испачканный крахмальный манжет с блеснувшей запонкой, светлые волоски на пальцах, на безымянном — тонкое обручальное кольцо… Весел тоже закусил губу и низко опустил голову.
Когда они вернулись в зал, избавившись от страшной ноши, там царила гробовая тишина. Точнее слова «гробовая» к такому беспримесному, идеальному молчанию трудно было подобрать. Весел тут же разрушил чертову немоту:
— Петруччо, я так понял, нас поесть благословили? И попить?
И Весельчак дернул вверх один рычажок на выключателе около двери — середина зала, в котором люди и предметы едва угадывались из-за сгущавшихся сумерек, ярко осветилась центральной люстрой.
— Ты можешь есть? — кинул затравленный взгляд на Первого Второй.
— Ну, пока не выпью, честно говоря, не смогу.
— Пить сейчас нельзя, — мотнул головой Петруччо.
— А зачем принес? По сто накатим вискаря — и хорош, для поднятия боевого духа, — проговорил в самое ухо напарнику Весел. — Нальем в стаканчики с кока-колой, эти заразы у двери не поймут.
— Делай что хочешь, — отмахнулся Второй, садясь на корточки. Незримая удавка, стягивавшая его горло, не дававшая вдохнуть полной грудью, будто ослабла, и он подумал: «А может, и в самом деле — по капле, как антидепрессант?»
— Я ничего не буду. Мне вообще дико, что вы можете говорить о еде, — категорично сказал Килька.
— Ну вот и карауль наших подопечных, — ответил ему Первый, доставая из пакетов закуски. — Какая красотища! Молодец Второй, даже каперсы и ананасики припер, не только сухомятку! — Весельчак безмятежно засвистел, раскладывая на целлофане тарталетки и пирожки.
Нарочитая бравада Первого бесила Кильку, который занял место Петруччо и сел, подвернув ноги по-турецки.
— А вы что, не хотите перед дальней дорожкой подкрепиться? — крикнул дружелюбно Весел «чужакам». — Давайте уже знакомиться и делить дружескую трапезу. Это по-русски — ланч.
— Мы понимаем, сами такие же. Но есть с вами… — голубоглазый «чужак», которого Грунов настроил на ликвидацию в случае необходимости непредсказуемых русских, что-то пробормотал по-английски. Видимо, довольно оскорбительное, так как его товарищ — смуглый крепыш — зло рассмеялся.
Весел и не подумал обидеться. Он налил себе и Петруччо кока-колы, в которую, придвинувшись и загородив пластиковые стаканчики спиной, плеснул изрядную долю виски.
— За победу! — поднял «бокал» Весел, обращаясь к американцам. Те лишь фыркнули.
Заложники, привалившись друг к другу, стали принимать более расслабленные позы, осознав, что очередной пик напряжения пройден.
— Как вы думаете, когда они напьются, то перестреляют друг друга или сначала примутся за нас? — спросила Оппозиционная Журналистка у Главы думской фракции, с которым оказалась сидящей рядом. Тот уничижительным взглядом окинул лохматую девицу с пересохшим узким ртом и, в свою очередь, спросил:
— А это вы ведущая канала «Ливень»?
— Я! — с апломбом ответила та.
— Вас бы я собственноручно расстрелял. Из рогатки. Чтобы не тратиться на патроны.
Журналистка торжествующе расхохоталась:
— Сатрап и ворюга даже в заложниках продемонстрирует всему миру свою подлую сущность!
— Я тебе отвечу, перефразируя Черчилля, давшего отпор вам, фуриям-феминисткам: «Я-то завтра протрезвею, то бишь из политики уйду, а вот у тебя как были ноги кривые, так и останутся!»
Политик размахивал рукой с поднятым пальцем, будто на трибуне. Впрочем, голоса он предусмотрительно не повышал.
— Хамло, мы на брудершафт не пили! — вспыхнула Журналистка, отодвигаясь от раскрасневшегося Главы фракции.
— Упаси Бог! — отвернулся он от звезды эфира и даже попытался перелезть через апатичного фотокорреспондента журнала «Все звезды», которого потрясывало в преддверии надвигающейся ломки.
— Слушайте, у меня гениальная идея! — вскочил вдруг Весел, дожевывая канапешку из рокфора с виноградом. Щеки его раскраснелись, а глаза поблескивали разудалым огнем. И Первого, и Второго, принявших на голодный желудок по стаканчику спиртного, развозило на глазах.