Проблема Пушкина. Лит. наследство. Том 16/18
Шрифт:
смысле, подразумевающем кроме «правдивости деталей» (признак реалистического стиля)
еще «верность передачи типичных характеров в типичных обстоятельствах», иначе сказать
— передачи действительного смысла изображений действительности, ибо типичность есть
прежде всего помещение явления в правильной исторической перспективе. Таким
реалистом в энгельсовском смысле был Гоголь. То, что у Гоголя было еще совершенно
наивно и бессознательно (вернее даже противосознательно),
русских реалистов, воспитанного Белинским, сделалось сознательной установкой. Русский
реализм сознательно поставил себе задачу передачи типических характеров в типических
обстоятельствах. Нельзя сказать, чтобы Пушкин был вовсе чужд этой задачи. Но у него не
было цельного взгляда на русскую действительность — ни наивно-непосредственного, как у
Гоголя, ни сознательно продуманного, как у Тургенева или Щедрина. Взгляд Пушкина на
русскую действительность злободневен и субъективен и весь окрашен тем эгоцентризмом,
который в плане художественном мог претворяться в высокий лиризм, но в плане
житейском переходил в вульгарное приспособленчество.
Иллюстрация:ИЗ ИЛЛЮСТРАЦИЙ К „ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ“
Рисунок тушью Н. Кузьмина
Издание „Academia“, 1933 г.
Крайне характерно в этом отношении изменение образа Татьяны на протяжении «Евгения
Онегина». В начале Татьяна дана как пробуждающаяся личность, противопоставленная, с
одной стороны, обывательской среде уездных помещиков, а с другой — зрелому Евгению.
Эта Татьяна теснейшим
106
образом связана с весной передового дворянства, певцом которой в эти годы был Пушкин.
Ко времени восьмой главы такая Татьяна становится не нужна Пушкину, и судьба ее
характера теперь определяется потребностями того приспособления к николаевской знати,
которая была для Пушкина очередной задачей. Татьяна восьмой главы, с одной стороны, —
апофеоз великосветской дамы — высшего выражения той знати, к которой Пушкин должен
был приспособиться, с другой — моральный образец верной жены для Натальи
Николаевны, которая, будучи «отдана» Пушкину, так же хладнокровно относилась к нему,
как Татьяна к своему генералу, но будущее супружеское поведение которой было
существенным элементом в приспособлении Пушкина к «высшему кругу». Надежды
Пушкина на нее как на средство такого приспособления и были сублимированы в высоком
лиризме восьмой главы. Образ Татьяны как целое оказался весь изменен новыми
«потребностями времени», изменен до такой степени, что первоначальный замысел был
совершенно заслонен от
познавательная («типическая») ценность — гениально показал Белинский, истолковывая
весь образ в свете первоначального замысла и в свете с в о е г о знания русской
действительности. Но чтобы добраться до этого реалистического (в энгельсовском смысле)
образа Татьяны, надо преодолеть весь лиризм позднейшей части романа, то-есть всю
наиболее действенную ее сторону. В результате такой своеобразной «оперативности»
пушкинских точек зрения и силой лиризма Татьяна из живого человека дворянской России
оказалась превращена в своеобразную кривую политически-обусловленных настроений
своего создателя, и образ ее, показанный с принципиально разных точек зрения, оказался
разорван, как в кубистической картине.
Роль Пушкина в истории русского реализма определяется не «верной передачей»
типического в энгельсовском смысле, а огромным шагом в изображении конкретной
видимости. В изображении конкретного Пушкин достиг чрезвычайно многого и — тут
нельзя не согласиться с Благим — в чрезвычайно разнообразных формах. Первая глава
«Онегина», сцена в корчме у литовской границы, характер Савельича, совершенно
независимо от их истинной типичности, — шедевры реалистического стиля, совершенно не
похожие друг на друга.
Единственное общее во всех трех — их стилистическая свежесть. У Пушкина нет тех
«лишних подробностей», которые нагромождает позднейший реализм. Известная скупость
средств, дающая мало деталей, но дающая их с максимальной художественной
выразительностью, связывает реалистический стиль Пушкина с его ролью как «поэта-
художника». Методы пушкинского реалистического письма сравнительно не сложны и легко
различимы. Привлекательность их неоспорима. Что они доходчивей господствующих
методов — показал с удивительной остротой А. Архангельский. Его переложение отрывка
из «Капитанской дочки» манерой Валентина Катаева, Габриловича, Фадеева и Артема
Веселого лучше всяких рассуждений говорит о превосходстве пушкинского мастерства над
мастерством современных беллетристов. Факт этого превосходства бросается в глаза: проза
Пушкина, если ограничиваться короткими отрезками, несомненно доставляет советскому
читателю большее художественное наслаждение, чем проза советских писателей. Но
конкретный анализ и объяснение этого факта не так прост, а на нынешнем этапе нашей
литературоведческой мысли даже очень труден.