Проблески золотого детства
Шрифт:
Он ждал, когда я засну. Иногда я притворялся, что сплю. Я даже начинал храпеть, чтобы убедить его тогда я хватал его за руку, которая была в моем кармане. Я сказал: «Масто! Разве так делают мудрецы?» И мы оба засмеялись.
Наконец я отбросил саму мысль о том, чтобы иметь карманы. Я единственный человек в мире, которому совершенно не нужны карманы. В каком-то смысле это хорошо, потому что никто не может залезть в них. Также хорошо, что мне не приходится носить никакого веса. Это всегда может сделать кто-то другой. Мне это не надо. У меня не было потребности в карманах на протяжении многих лет, кто-то всегда носил их вместо
Только этим утром Гудия давала мне чай, и я позволил блюдцу выскользнуть из рук. Я не могу сказать, что уронил его, это было бы слишком, потому что блюдце было действительно ценным. Оно было отделано золотом. И она бы не простила мне, если бы я сказал, что выронил его, что я позволил ему выскользнуть из рук. Поэтому, естественно, оно упало. Было бы невозможно, чтобы оно полетело, ему пришлось упасть.
В то мгновение я понял многое, что я всегда понимал, но в то мгновение, это все собралось во мне. Падение… человек не может летать - ни Адам, ни Ева… естественно, им придется упасть. Это не было политикой искусителя, падение было естественно для человека. Это было естественно для Адама и для Евы, потому что не было возможности, чтобы они поле тели — не было Люфтганзы, не было Пан Американ, не было даже Эйр Индии. И бедный Адам был действительно бедным. Но было хорошо, что он упал, иначе была бы та же самая ситуация, что и с Урваши.
Он насладился бы всеми плодами рая, конечно, без радости. Он бы жил с Евой без любви. В раю никто не испытывает любви. Я могу это сказать, не боясь быть изгнанным, потому что я не хочу входить в рай, так что какая разница! Рай это последнее место, в которое я хотел бы войти, даже ад предпочтительнее. Почему? Просто из-за хорошей компании. Рай просто ужасен. КомНания святых… Коже мой! Боги просто глупцы, совершенно безумные, просто роботы, иначе как они умудряются бесконечно повторять одно и то же? Я не хочу быть частью этого.
Но Масто выглядел как бог, спустившийся на землю. Я любил его — конечно, безо всякой причины, потому что у любви не может быть никакой причины. Я до сих пор люблю его. Я не знаю, жив он или нет, потому что 22 марта 1953 года он исчез. Он просто сказал мне, что отправляется в Гималаи.
Он сказал: «Я исполнил свой долг, как я обещал Пагал Бабе. Теперь ты то, чем был. Я больше не нужен».
Я сказал: «Нет, Масто. я все равно буду нуждаться в тебе, по другим причинам».
Он сказал: «Ты найдешь способы получить то, что тебе нужно. Но я не могу ждать».
С тех пор я слышал о нем один раз — возможно, от кого-то, кто пришел из Гималаев, от саньясина, бхиккху — что Масто был в Калим-понге, или что он был в Наинитале, или там, или здесь, но он никогда не возвращался из Гималаев. Я просил каждого, кто отправлялся туда: «Если вы встретите человека…» Но это было трудно, потому что он очень не любил фотографироваться.
Однажды я убедил его, чтобы он сфотографировался, но фотограф в моей деревне был гением! Его звали Мунну Миан, бедный человек, но у него был фотоаппарат. Это была старейшая модель в мире. Его камеру надо было сохранить, сейчас она бы стоила миллионы долларов. Из всей пленки получался один кадр. И то не всегда. А когда вы смотрели на снимок, то не могли поверить, как он сделал его, потому что он не был похож на вас. Он был авангардистом! Настоящим авангардистом. Он делал с фотографией то, что понравилось бы Пикассо… или, я не знаю, даже ему бы не понравилось то, что сделал бы с ним Мунну Миан.
Как-то я убедил Масто пойти к Мунну Миану. Мунну Миан был очень счастлив. Масто неохотно уселся в студии деревни. Я не могу по-настоящему назвать это студией, это был всего лишь старый стул без ручек. Люди редко приходили фотографироваться, так что студии в действительности не было.
Вы не знаете, как это делалось в индийских деревнях. Вы не можете даже представить себе. Это до сих пор осталось прежним. На заднем плане был рисунок — огромный занавес с нарисованными сценами из Бомбея огромные здания, машины, автобусы. И конечно, создавалось впечатление, что фотография была сделана в Бомбее. Что еще вы можете ожидать, заплатив одну рупию за три снимка? По Масто смог… или, если быть более правильным, идиотизм Манну Миана испортил все, что я организовал. Он забыл вставить в камеру пластинку!
Я до сих пор вижу эту картину. Я подготовил Манну Миана, сказав: «Будь очень четок. С огромными трудностями я смог привести этого человека, и если у тебя получится эта фотография, это будет огромной рекламой для твоей студии».
Он согласился и сказал: «Я попытаюсь. Только научи меня двум словам по-английски. Я слышал, что в больших городах, перед тем как нажать на кнопку, фотографы говорят: «Пожалуйста, будьте готовы». Конечно, он сказал это мне на хинди, но он хотел произнести эти слова по-английски, чтобы произвести впечатление на этого уважаемого человека.
Потом он хотел узнать, как сказать: «Спасибо», когда все закончится. Он все организовал, потом сказал: «Пожалуйста, будьте готовы» конечно, по-английски. Даже Масто не мог поверить. Манну Миан знает что-то по-английски. Потом он щелкнул фотоаппаратом - конечно, это был громкий щелчок. Я до сих пор помню его камеру. Я могу с уверенностью сказать, что он мог получить миллион долларов только за антикварную ценность. Она была огромной.
Потом он сказал: «Спасибо, сэр». И мы ушли.
Он побежал за нами и сказал со слезами на глазах: «Простите меня, пожалуйста, вернитесь. Я забыл вставить в камеру пластинку».
Это было слишком. Масто сказал: «Ты идиот! Уходи отсюда, иначе я потеряю терпение — а и очень темпераментный!»
Я знал, что это совершенно не так, и и сказал Манну Миану: «Не беспокойся. Я снова все устрою». Но он исчез, убежал. Я сказал: «Слушай, не убегай…», но он не послушался.
Я уговорил Масто вернуться, но когда мы дошли до студии, она была заперта. Манну Миан был так напуган, что видя, как мы приближаемся, запер студию и ушел.
Поэтому у нас нет ни одной фотографии Масто. Есть только три фотографии, которые я хотел бы иметь, просто чтобы показать их вам. Одна из них — фотография Масто редкой красоты. Другая — человека, о котором я буду говорить позже, и женщины, о которой я тоже буду позже говорить. Но у меня нет фотографии ни одного из этих людей.
Странная вещь — все они не хотели, чтобы была сделана их фотография, совершенно против возможно, потому, что фотография разрушает красоту, потому что красота — это живое явление, а фотография статична. Когда мы фотографируем цветок, вы думаете, что это тот же самый цветок, который все еще здесь? Нет, тем временем он вырос. Он больше не такой, тем не менее, фотография всегда останется такой. Фотография никогда не растет. Она мертва с самого начала. Как вы называете это? Мертворожденная? Так?