Пробуждение Дениса Анатольевича
Шрифт:
Ну ладно, это мы выправим. Я кивнул даме, записал на листке: «Бонус. Отменить. Инвалиды» — и для памяти обвел каждое слово отдельным большим кружком, а потом к каждому дорисовал несколько кружочков помельче, чтобы получились три веселых пупсика.
Платить махинаторам больше не будем, подумал я, однако и детей-инвалидов только в загранку отправлять непатриотично. Что, америкосы — сплошь гуманисты, а наши — циничное жлобье? Нет, России такой расклад не к лицу. Раз экономический стимул здесь не прижился, пора вспомнить о другом, который подешевле. Чувствую, придется возрождать внутри страны чисто советскую практику принудассортимента,
— Денис Анатольевич! Вступитесь! Своих обижают! — услышал я вопль и поднял голову, оторвавшись от рисования пупсиков.
Стоп, а он-то чего здесь делает? Парень, ухвативший микрофон сразу после дамы-усыновительницы, был мне не просто знаком, а знаком отлично — еще с допрезидентских времен. Уж кого-кого, а Широва я не ожидал увидеть среди всех этих глухонемых, книголюбов и прочих фанатов «Спартака». Я был уверен, что молодежное движение «Свои» получает, как всегда, бюджетные бабки по отдельной ведомости и в другом подъезде. Фиг с два! Похоже, и тут я в ходе запоя успел перелопатить прежний порядок вещей.
Родителями комиссара «Своих» были наверняка люди с прибабахом, раз назвали отпрыска в честь какого-то там скандинавского божка Бальдра. Однако и яблоко упало недалеко об яблони: Бальдр Широв считался редкостным недоумком. Думаю, этому чаду в перьях и поручили заведовать нашей молодежью, чтобы по уровню интеллекта пастух, упаси Боже, не приподнимался над отарой.
Сперва я вообще ничего не понял из нытья молодежного лидера, но через десяток корявых фраз все же пробился к смыслу. Ага! Пару недель назад у Широва отобрали президентским Указом три четверти его почти-министерского статуса, а из-под «Своих» выдернули регулярное финансирование и пансионат на озере Селигер. Последний был передан «Красному Кресту» для устройства хосписа.
Уж не знаю, сколько я выпил в тот день и почему оттоптался именно на «Своих», но только Указ мой вступил в силу стремительно и застал капсомольцев врасплох. Так что когда юные обалдуи с рюкзачками привычно пришкандыбали в знакомые места — потусить, побазарить и потрахаться за казенный счет, — им предложили ухаживать за безнадежно больными. Теперь комиссар «Своих» умолял все вернуть назад и горько стенал, что молодежь обманута в лучших чувствах. Ей, мол, посулили ломтик сладкого властного пирога, а приходится выносить горшки с чужим говном.
«Селигер. Свои» — пометил я на листке, хотя, в отличие от дурачка Широва, понимал деликатность ситуации. Популизм — улица с односторонним движением. Легко сделать благородный жест, а ты попробуй-ка все отыграть назад. Без фатальных имиджевых потерь это нереально. Хорош же будет президент страны, если выгонит умирающих и вернет пансионат обратно молодым жеребчикам! Вселить «Своих» на прежнее место удастся лишь тогда, когда площадь освободится сама, естественным путем — и никак не раньше.
Однако нет худа без добра. Моя оплошность будет еще одним тестом на выживаемость, типа «Последнего героя» в джунглях. Самые тупые, ленивые и брезгливые отсеются? Хрен с ними, такие во власти и не нужны. Останутся наиболее цепкие, хваткие, всерьез нацеленные на карьеру и ради нее готовые, если надо, нырнуть в любое говно. Вот с ними я и буду строить новую,
Широв, заметив мое внимание, воспрянул духом и попытался было выйти за рамки пятиминутного регламента. Ну уж нет, хватит мне нытья! Я демонстративно взглянул на часы, после чего лидер «Своих» стушевался и сел, уступив очередь следующему оратору.
Им оказался тоже человек, мне известный, — Валерий Дайданов, бессменный, со времен еще Ельцина, председатель Союза репортеров России. Иметь дело с этим улыбчивым седым дядькой всем было легко и приятно. Вечно он старался найти в действиях начальства что-то позитивное, духоподъемное, настраивающее на оптимизм, а редкие жалобы обкладывал столькими слоями мягчайшего поролона, что не всякая наследная принцесса отыскала бы внутри горошину.
Вот и сейчас глава Союза репортеров торжественно начал за здравие. Приложив руку к сердцу, он перво-наперво отметил и оценил благосклонное внимание главы государства к труженикам пера, вылившееся в недавний Указ президента «Об облегченном порядке приобретения работниками СМИ нарезного оружия». Благодаря им — то есть президенту, его Указу, новому порядку, ну и оружию, разумеется, — любой репортер отныне может за себя постоять, не дожидаясь милиции, которая всегда опаздывает.
— Это революционный шаг для обеспечения свободы информации! — с жаром говорил Дайданов. — Наше слово больше не беззащитно, о нет! Если вы помните, в Советском Союзе была когда-то песня про военных журналистов, и были в ней такие слова: «…с «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом…» В мирное время у нас в творческом арсенале остались только первое и второе, а о третьем мы могли только мечтать. И вот, наконец, мечта стала явью.
Рядом с тремя пупсами на листе бумаги передо мной появился маленький пулеметик. Я стал зачерчивать его приклад тонкими штрихами, слушая, как оратор делится с залом обнадеживающей, по его мнению, статистикой: за один лишь прошлый месяц число преступных нападений на журналистов во всех регионах снизилось более чем вдвое. Пресса-де сумела проявить бойцовские качества и доказала, что готова защищать свои права в поединке со злом.
— Однако… — Докладчик сделал паузу. В его голосе поубавилось мажора. — Однако в этой новой реальности не обходится пока без некоторых, как бы сказать помягче, издержек.
Выяснилось, что по той же статистике за тот же месяц выросло — и, что интересно, тоже вдвое! — число конфликтов между самими журналистами из конкурирующих изданий. Раньше профессиональные споры заканчивались, в худшем случае, пьяным мордобоем. Теперь же чаще всего не обходится без стрельбы. Палят не только в воздух, но и, как бы это сказать помягче, на поражение…
Оп-ля! — весело подумал я, стараясь сохранить на лице выражение государственной озабоченности. Даже в помраченном состоянии мне, представьте, в голову приходят отдельные светлые идеи.
Думаю, когда я подписывал Указ, я вряд ли стремился к подобному результату, но объективно наше общество, по-моему, в выигрыше. Каждый получил свое. Теперь никакой журналюга не сможет сказать, что власть не уважает прессу — кому еще такие льготы? Ну а если пишущая братва мочит друг друга, власть не при чем. Спички детям не игрушки. Сами журналюги без посторонней помощи сократят свою популяцию. Главное — следить, чтобы при входе в присутственные места эти ковбои пера аккуратно сдавали стволы в гардероб…