Пробуждение Дениса Анатольевича
Шрифт:
— Это что же получается? Им, значит, любое оружие можно, а у нас, значит, последнее отняли? Не любо, братцы!
Я поднял голову от почти дорисованного ручного пулемета и в первые секунды три никак не мог догадаться, кто этот крикун, а на четвертую секунду все-таки догадался и тогда же, наконец, сообразил, какая деталь облике человека помешала мне узнать его сразу: Павел Лагутин, верховный атаман Союза российских казаков, сегодня был без фуражки! Уму непостижимо. Должно было произойти событие космического масштаба, чтобы атаман Лагутин в закрытом помещении расстался
Встречая верховного казака России в кремлевских кулуарах — сурового, надменного, всегда с плотно надвинутым на переносицу черным лаковым козырьком, — я скуки ради воображал, что под фуражкой Лагутин скрывает от людей что-то роковое: то ли в черепе дыру размером с кулак, то ли литеру «Z» на затылке, то ли сатанинские рожки. И вот теперь, как вижу, на его макушке ничего секретного, кроме ранней плеши, нет. А ее вызвало, скорее всего, постоянное ношение фуражки. Круг замкнулся. Я разочарован.
— Не любо! Ох, не любо! — продолжал причитать атаман, цепко держась за микрофон. — То есть совершенно не любо! И вот стою я здесь перед вами, люди добрые, простой донской казак…
И правда, подумалось мне, чего он здесь стоит? Атаман же — не общественник. Вернее, общественник, но рангом повыше, чем эти. У казачества, если я не путаю, должен быть отдельный орган, вроде Совета по их делам при президенте России. Или этот орган мне тоже пришлось ампутировать в целях борьбы с финансовым кризисом?
Быстро добыть нужные сведения без помощи Вовы-интеллигента я не мог. Пришлось подманить его пальчиком, откинуться на сиденье, подставить правое ухо и впитать им шепот из второго ряда кресел.
Так-так. Ну-ну. Хо-хо. Да уж, нехило отмочил. С казаками я, выходит, разделался еще круче, чем со «Своими». В один прекрасный день объявил им, что раз живем мы не при Петре I, потешные войска нам без надобности и не по карману. Лампасникам была предложена честная альтернатива. Кому любо служить всерьез, те могут огрести армейские звания от лейтенанта до майора, жалованье от Совбеза ООН и место в международных миротворческих бригадах (Судан, Сомали, Мозамбик — короче, там, где стреляют). А кому нужны только мундиры, нашивки и парады, тем за глаза хватит статуса самодеятельных коллективов типа народных театров: частично на казенном коште, частично на голом энтузиазме.
Треть станичников выбрили чубы, получили амуницию и отправились искать журавля в африканском небе. Прочие выбрали всю ту же синицу, оставаясь на месте со своими женами, огородиками и обидами. Атаман Лагутин разделил участь оставшихся и сам, похоже, не заметил, как из верховного существа с нимбом-околышем превратился в типичного завклубом. В его исполнении борьба за остатки суверенных прав гордого казацкого сословия выглядела сейчас лишь борьбой за качество театрального реквизита.
— Раньше у меня в ножнах была шашка как шашка, — сетовал атаман с форсированной скорбью в голосе. — Золингенская сталь, волосок на лету перерубит. А теперь у меня что? Смотрите! Видите, а? Простая жестянка, шелудивого пса не испугаешь…
Казацкие беды не встретили сочувствия,
— Ну и правильно. Зачем собак пугать? Дел, что ли, других нет?
— Я не про песиков ваших драгоценных, успокойтесь, мадам, — с досадой отмахнулся Лагутин. — Я про шашку. Ведь по-человечески, даже по-мужски обидно, когда в ножнах вместо оружия — муляж…
— Да уж ладно вам, Лагутин, не гоните волну, — дерзко встрял в разговор парень цыганского вида, сидящий рядом с табличкой «Товарищество студентов Юга России». — Если у вас и погоны — из драмтеатра, и кресты Георгиевские — новоделы, так почему же вашей шашке не быть муляжом? Будьте же последовательны, атаман. И вообще пора признать, что оружие-то всем вашим нужно было только для того, чтобы без проблем крышевать городские рынки.
— Я тебя выпорю! — взвился Лагутин. Его рука, свободная от микрофона, зашарила по портупее. — Прямо здесь и сейчас!
— И чем же вы меня собираетесь пороть? — ухмыльнулся студент, похожий на цыгана. — Вон той вашей плеточкой из ниток? Вон тем муляжом нагайки из папье-маше? К тому же, по Уставу общественных организаций РФ, часть вторая, раздел восьмой, вы права не имеете выносить всю эту вашу маркиз-де-садовщину за пределы своего фан-клуба… ой, извините, я хотел сказать: за пределы вашего казачьего круга. А я, хвала Кришне, не казак, я нормальный.
— Ничего-ничего-о-о-о, — угрожающе протянул атаман. — Ты еще допрыгаешься. У меня, чтоб ты знал, уже целых пять публикаций в местной прессе и одна в центральной. Ка-ак накоплю их побольше, ка-ак возьму рекомендацию у Александра Евсеевича Хинштейна, ка-ак вступлю с ней в Союз репортеров… Вот тогда уж я тебе… тогда уж я тебя…
Какая именно кара ожидает студента после превращения донского атамана в журналиста, никто из присутствующих узнать не успел.
Откуда-то сверху раздался громкий звук гонга, его сменил музыкальный проигрыш. Стальные тросы тотчас же унесли под купол красное полотнище, и я увидел, что под ним скрывался барабан лототрона, прозрачный и пустой. Рядом на столике почему-то стояла микроволновая печь с уже распахнутой настежь дверцей.
Атаман напоследок сверкнул глазами и сел обратно на свое место.
Ага, сообразил я. Значит, время, отведенное дебатам, вышло, и настала пора раздачи слонов. Что ж, система мне, в принципе, ясна. Раз тут лототрон, деньги получат не все — только избранники судьбы. Это я неплохо придумал: избирательность без дискриминации. Те, кто выиграют, будут помнить, что гранты им вручили в Кремле. Ну а те, кому сегодня господдержка обломится, пусть во всем обвиняют госпожу Фортуну, а не президента России… Не пойму только, к чему здесь микроволновка. Мы им что, вместо денег теперь раздаем горячие пирожки? Хм. У нас, конечно, уже финансовый кризис, но пока вроде бы еще не голод.