Пробуждение
Шрифт:
— Так вот зачем этот обруч… — прошептала она себе под нос.
Гийон остановился перед дверями в собственный кабинет и повернулся к ней.
— Мне все равно, как далеко ты меня посылаешь и что при этом думаешь. Но запомни: если еще раз ты посмеешь показать мне этот палец, я его сломаю. Не люблю этих жестов, особенно, когда ими пользуются только подобные тебе.
С этими словами он открыл перед ней дверь и пропустил вперед.
Кабинет Гийона привел ее в некое замешательство. Она, почему-то, представляла себе это помещение иначе. В ее голове
Но, войдя в дверь вслед за Гийоном, она попала в царство какой-то теплоты и милых маленьких вещей. Огромный светлый ковер, деревянная мебель с резными ножками, кожаные кресла, массивный дубовый рабочий стол, бар — неизвестно для чего стоящий здесь, ведь на работе пить спиртное не положено, — грамоты и фотографии с неизвестными ей, но явно значимыми персонами, книжные стеллажи, статуэтки, аккуратно расставленные по полочкам, старомодные часы со стрелками, маятник, несколько открыток и портрет некой женщины, снисходительно улыбающейся всем присутствующим со стены.
Здесь было уютно, словно комната эта находилась вовсе не в офисном здании, а где-то далеко, в загородном доме на берегу большого озера, куда владелец приезжал на выходные, чтобы отдохнуть.
Остановившись на входе, она боялась сделать следующий шаг, восторженно вглядываясь в каждую деталь обстановки. Гийон замешкал и тоже огляделся. Ему было не понятно ее удивление, и он даже напрягся, будто боялся, что подопечная уловит в этом помещении нечто личное, нечто важное для него самого.
Он посмотрел на Кайлин и все то время, пока она медленно перемещала взгляд от одного предмета к другому, наблюдал за ней. В уголках ее глаз появились маленькие морщинки и от этого черты лица ее стали мягкими, а взгляд будто потеплел. Она прикусила нижнюю губу, и Гийон узнал этот жест. Кажется, она всегда так делала, когда задумывалась о чем-то. Ему показалось, что ей понравилось то, что она увидела. Что же может нравиться ей здесь, в помещении, где большую часть времени обитает ненавистный ей человек?
— Чей это портрет? — спросила она.
— Ты здесь не на экскурсии, — буркнул он и отвернулся.
Когда, спустя несколько мгновений, он посмотрел на нее вновь, лицо ее ничего не выражало. Устремленное себе под ноги, оно нависало тенью над ее сгорбленным телом и сложенными на животе руками. Глаза ее перестали светиться, и знакомая ему обреченность заняла свое законное место в ее грустном взгляде.
На сердце у него стало спокойнее. Такой он хотел ее видеть: маленькой, смирившейся и отрешенной. Почему? Потому что в другой Кайлин он чувствовал силу, огонь, который его привлекал.
— Ты будешь работать в моей комнате отдыха. Там можешь трогать все, что пожелаешь. Но если я хоть раз застану тебя в этом кабинете, сующей свой нос куда не следует, мало тебе не покажется.
— У меня нет привычки рыться в чужих вещах, — соврала она, припоминая, как искала нужные документы в офисе своего бывшего начальника.
— У меня много дел. Можешь идти.
Он бросил эти слова с таким видом, будто она удостоилась аудиенции, как минимум Министра, и теперь задерживает его.
Кайлин, догадавшись, что разговор на этом окончен, прошла в единственную внутреннюю дверь его кабинета и попала в маленькую комнату отдыха. Небольшой шерстяной ковер, диванчик, кресло, кофейный столик, шкаф с чайными принадлежностями, тарелками и приборами, чайник, кофеварка, голографический телевизор и стопка аккуратно сложенных газет на полу возле кресла, — все было в ее полном распоряжении. И главное, здесь было окно: большое, широкое, оно открывало ее взору вид на широкую улицу и высотное здание напротив.
— Можешь закрыть за собой дверь, — прокричал Гийон, присаживаясь за свой рабочий стол.
— Могу я перенести документы сюда?
— Делай, что хочешь, только не мешай.
Кайлин несколько раз прошествовала через кабинет опекуна с пачками мятых бумаг. Спустя некоторое время Гийон заглянул к ней и, застав пробужденную, грызущую карандаш, среди вороха бумаг на полу, объявил, что уезжает.
— До конца рабочего дня ты вернешься или мне закрыть все самой?
— Вернусь. Где туалет, ты знаешь, так что… — не договорив, он быстро скрылся за дверью.
Вернулся он около пяти. Если учесть, что в пять десять рабочее время заканчивалось, можно сказать, что он приехал вовремя.
Пребывая в скверном расположении духа после разговора с Цемеи, он заглянул в комнату к Кайлин и обомлел: девушка, сидя на полу и облокотившись о диван, читала…..газету. Папки с документами были выложены в стопку и лежали на кофейном столике.
— Ты что, все разложила? — не веря собственным глазам, произнес Гийон.
Кайлин оторвала глаза от интересной статьи и посмотрела на него:
— Вообще-то, да!
— И сколько у тебя ушло на это времени?
— Часа два, наверное, — пожала плечами она.
— Ты разложила более тысячи листов из четырех разных дел в нужной нумерации по папкам?
— Да.
— За два часа?
— Да.
Не поверив ей на слово, он прошел в комнату и взял со стола одну из папок. Пролистав подшитые в нее листы, он взял другую папку, затем еще одну, и еще… Все бумаги действительно были разложены в порядке нумерации.
— Как ты это сделала? — с неподдельным удивлением спросил он.
— А ты присмотрись внимательнее, может, поймешь…
Он с прищуром взглянул на нее и пролистал страницы, особо не всматриваясь в содержание.
— Как? — повторил он.
Она поднялась с пола и, отогнув край листа, поднесла его к свету: бумага просвечивала зеленоватым оттенком. Затем она подобрала другую папку и снова поднесла край листа на свет — он был желтоватым.
— Каждое дело печатали на типовой бумаге, но в разное время. Мне повезло: все дела отличаются друг от друга по оттенку листов. Оставалось только разложить номера. Около трехсот страниц на каждое дело — не так-то и много.