Пробуждение
Шрифт:
– Скажите, пожалуйста, кто прав, - я или она? Я для нее и для матери моей лучшего хочу. Здесь мы никогда не поднимемся, не станем хозяевами, всегда будем только поденщиками!
– Я думаю, Сенин, что вы стремитесь к доброму, но дорога в ад, как известно, нередко бывает вымощена благими намерениями.
Решение вашей жены - не менять Слово Божье на наживу - мне кажется более правильным. Петр тоже дерзал заверить Христа, что останется Ему верным, и против Его воли последовал за Ним во двор Каиафы. Но когда сатана там начал просеивать его через свое сито, Петр не устоял. Циля права, она хочет избежать этого просеивания, чтобы не отпасть от Господа. Вы - спасенный милостью Божьей пьяница и злодей. В силах ли вы устоять при ежедневном общении с такими же людьми? Нет, наверное... А что вы, собственно, хотите? У вас здесь свой домик, ваша жена и мать прилежно трудятся, вы свободный гражданин и сам себе хозяин. Вы, кроме как во время обучения ремеслу и на военной службе, никогда еще не служили другим. А на новом месте вы станете слугой, а ваша жена - прислугой. Сможете ли вы оставаться смиренными даже тогда, когда увидите всякие глупости со стороны наемных работников? Циля ваша снова такой красавицей стала! Здесь, в деревне, никто не осмелился бы обращаться с нею недостойным образом. Жена работника никогда не пользуется таким уважением, а вы знаете, что в мире много распущенных мужчин. Вы же не удержались бы не ударить такого, если бы он только пошутил с ней? Недавно я получил письмо от товарища по военной службе.
Мы в России, в плену, вместе нашли Христа. Он словак и тоже хотел купить земли здесь, в республике. Желая получше узнать жизнь земледельцев, он пошел по колониям навестить своих земляков, которые там принадлежали к христианским общинам и проповедовали о Царстве Божьем. Он надеялся, что увидит в них идеал, свет и соль, но, к сожалению, нашел соль, лишенную силы, а свет, если не потухшим, то поставленным под сосудом, и не встретил ни одной души, приобретенной для Христа. У этих собственников, в самом деле, много земли, они подняли свои хозяйства, но какая польза от этого, если они для дела Божьего мертвы? Так и с вами будет, сосед, если вы предложение Мартыновых назовете волей Божьей. На самом деле оно не что иное, как искушение.
– Нет, господин Янковский, этого со мной не случится, - ответил сапожник.
– Я понял, что вы с Цилей правы. Такую чудовищную жизнь, как вы мне нарисовали, я никогда не смог бы перенести. Лучше я буду жить бедным поденщиком в нашем "раю", как сказала Циля. Я не хочу стать богатым и повредить своей душе. Я благодарю вас!
– Подождите немного, сосед, - задержал Янковский спешившего домой Сенина, - у меня тоже есть предложение для вас. Хотя оно и не столь блестяще, как вам показалось то, от Мартыновых. Присядьте еще ненадолго!
И Матьяс предложил соседу позаботиться об ограде вокруг его полей. Время работы в лесу и на полях будет оплачиваться по соглашению, но не деньгами. И вдруг, совсем неожиданно для Сенина, Янковский спросил его, не хочет ли он приобрести по нынешней цене поле, которое когда-то принадлежало родителям Цили и было куплено матерью Матьяса. Он хотел дать Сенину возможность отработать за эту, дорогую для соседа, землю.
– Поле засеяно. Так как я думаю, что оно будет вашим, я отдаю его вам уже в этом году; семена возвратите мне осенью.
Вот уж радости было в этот вечер в доме Се-ниных! Циля прибежала к соседям поблагодарить их, и, не застав хозяина, она осыпала словами благодарности и благословениями Аннушку, которая сердечно порадовалась за соседей.
– И вы бы ушли теперь, когда Господь Иисус Христос обратил нашего пастора и мы в доме Божьем будем слушать одни Божьи истины? Мой отец сказал, что мы, верующие, теперь стеной должны стоять вокруг нашего пастора, как нашими молитвами, так и жизнью, потому что враг не дремлет.
– И чего только не придумает этот Янковский!
– удивлялись люди в Зоровце.
– Огородить поля! Лес для ограды он давно уже закупил, но сколько проволоки и труда еще понадобится! И тот луг он купил лишь для того, чтобы огородить свое имение, - осуждали его одни.
– Что удивительного? Вернувшись из Америки, Матьяс свой луг под склоном горы засадил фруктовыми деревьями. Теперь это уже настоящий сад. Но плодов от него он еще не ел, их собирает молодежь, поэтому сучья на многих деревьях обломаны. Вот он и строит ограду. И скирды сена сохранятся, и на полях потравы не будет, - брали его под защиту другие.
– Да, это так, но во что это обойдется?
– продолжали сомневающиеся.
– Нам-то что за забота? Кто с Богом дружит, тому и святые помогают, - благословляли Матьяса те, кто сочувствовал ему.
Не успели люди оглянуться, как прошла масленица, и желавшим пожениться пришлось поспешить, так как наступал великий пост. В Зоровце люди привыкли в это время, как и в предрождественские недели, ежедневно ходить в церковь. Может быть, они тем самым хотели наверстать упущенное? Нередко прежде в это время в церкви сидело всего несколько нищих, старух и мальчиков-хористов. Но теперь все было иначе: такого количества людей в церкви, как в этом году, еще не бывало. Все говорили, что в доме Божьем теперь совсем не так, как в минувшем году.
Казалось, что, с тех пор как похоронили старого Бенека, пастор будто переродился, его было не узнать. Особенно это сказалось на его отношении к своим пасторским обязанностям; а службы по воскресеньям, в предпасхальные дни и занятия перед конфирмацией он проводил с особым усердием. А еще по воскресеньям после обеда он (словно у него было мало работы!) ходил в небольшие деревушки и проводил там богослужения, перенеся второе богослужение в Зоровце на вечер. Среди недели, когда люди собирались у Янковского, он появлялся и там, но только как слушатель.
– Я у вас отдыхаю, - говорил он и лишь по особой просьбе молился в конце собрания. Пастор попросил учителя разучить с детьми любимые словацкие песни и петь их по воскресеньям на вечерних богослужениях. Как это дивно звучало в доме Божьем!
Так прошел великий пост, уже был конец марта, и подходила Страстная пятница. Наступила весна, и молодежь в Зоровце запела новые песни. Вокруг Аннушки и Степана Ужеро-ва собрался довольно большой кружок. Песни звучали на полях во время работы, особенно там, где виднелись белые быки Ильи Ужерова; пели женщины, стирая белье на берегу Вага, и эхо вторило им: Хорошо, если сердце свободно, Хорошо, если нету в нем зла! Хорошо, хорошо и спокойно, В той душе, где всегда тишина.
В тихое утро Страстной пятницы пастор возвращался со своей утренней прогулки. Звучавшая песня была ему знакома, но сейчас, в этот тихий утренний час, словно весь мир вокруг пел ее. Сначала он шел вдоль бурного Вага, потом свернул на тропу вдоль притока реки, которая протекала между полями в низине и была окружена проволочной оградой.
"Это та самая Ольховая низина, которую недавно купил Янковский", - подумал пастор. Часть низины заросла акацией и шиповником.
Воду окружали высокая ольха и цветущие ивы, в которых жужжали пчелы. Ограда еще не была закончена. Пастор любил эту сухую тропинку, ведущую через поля Янковского. Нередко он отдыхал на каменной скамье под ольхой с книгой в руке и, возвращаясь домой, всегда останавливался побеседовать с работниками, которые попадались ему навстречу. Обычно они его провожали домой. В этот день ему встретились Сенин и Звара, которые уже давно не пропускали ни одного богослужения, и ему было удивительно приятно по говорить с ними. Сегодня молодой пастор хотел погулять подольше, так как он до девяти часов был свободен. Поднявшись по вытоптанным ступеням на небольшую скалу, он прислонился к старой цветущей вербе, высоко поднявшейся над своими подругами, и жадно обежал глазами чудесный весенний мир. Видны были часть Вага, поля, луга, лесистые склоны в прозрачном тумане, который быстро таял на солнце. На лугу у его ног благоухали нежные фиалки, над головой заливисто пел жаворонок. Все пело песнь воскресения; ветры на крыльях своих несли весну.