Пробужденная совесть
Шрифт:
Настасья Петровна нежно обняла шею мужа руками и стала, плача, целовать его в лицо, в щеки, в губы.
Они плакали оба.
IV
Тринадцатого мая весь день Пересветов ждал к себе Беркутова. Но день проходил, а Беркутов не ехал. Пересветов начинал сильно беспокоиться. Вечером он стоял на крыльце своего домика, поджидал Беркутова и с кислым выражением на всем лице переругивался с стоявшим возле мужиком. У мужика Пересветов только что купил стан колес и не доплатил ему, по своему обыкновенно, четвертака. Мужик чесал в затылке и говорил:
— Опять четвертака
— Ну, ты, ну, ну, — сконфуженно бормотал Пересветов, — ну, сказал раз...и будет. Стоит из-за четвертака два часа разговаривать!
— А не стоит, так отдай!
Мужик сердито косился на Пересветова. Его борода была очень всклочена, а его нос, плоский у переносицы, внезапно приподымался над верхней губою и походил на взведенный курок.
— Ну, ну, будет, — бормотал Пересветов, — будет, дружок, сказал и довольно!
Слово «дружок», очевидно, успокоило мужика, он весело улыбнулся, полез в свою телегу и, забрав веревочные вожжи, шутливо крикнул:
— Достанется тебе на том свете за мои четвертаки.
Его телега с грохотом исчезла за воротами. Пересветов остался на крыльце и теребил русую бородку. «У мужиков по четвертакам ужиливаешь, — думал он, — вот жизнь-то собачья! — Он вздохнул. — Привезет ли Беркутов деньги, или не привезет? — снова подумал он. — Если не привезет, я зарезан». Задумчиво он сошел с крыльца и вышел за ворота. В поле было совершенно тихо. Розовая полоска зари постепенно темнела снизу. За светлой полосой Калдаиса, в лугах, громко кричали коростели. Со стороны богатой усадьбы Трегубова долетало блеяние загоняемого стада. «У меня нужда, а у него двести тысяч! — подумал Пересветов с тоскою. — Двухсоттысячный корпус, шутка сказать. С таким корпусом мне воевать трудно!» Он глядел на усадьбу Трегубова.
Из-за веток густого и обширного сада выглядывал поместительный дом. На стеклах его окон мерцали розовые блики зари. А в одном окне горел огонек. Пересветов знал, что этот огонек горит в кабинете Трегубова, и он с раздражением подумал:
«На столе лампа горит, а он деньги, небось, считает! — Пересветов даже поморщился при этом. — Считает и радуется! А меня в бутылку, будь он проклят, закупорил!» Внезапно у Пересветова зашумело в ушах. Мучительное и острое чувство охватило его. «В правом ящике, в столе, в правом ящике», — подумал он и, круто повернувшись, быстро пошел к себе в полуразрушенную усадьбу. У открытого окна дома он увидел жену. Она сидела, пригорюнившись, с тоскою на всем своем хорошеньком личике. Пересветов подошел к ней и порывисто схватил ее за руку. Та с недоумением заглянула в лицо мужа.
— Что ты? — спросила она участливо. — Что с тобой?
Пересветов молчал и улыбался потерянной и жалкой улыбкой. Казалось, он что-то хотел сообщить жене, что-то чрезвычайно важное, но не мог, не смел.
— Беркутов что-то не едет, — наконец, проговорил он. — Беда, если он обманет!
Настасья Петровна погладила, руку мужа.
Ну, вот, приедет еще. Он другой раз в двенадцать часов ночи приезжает. Для него ведь законы-то не писаны. Она улыбнулась и повторила: — Приедет еще. Волноваться-то зря нечего, Бог даст, все как-нибудь уладится.
Острое чувство ушло из сердца Пересветова, он вздохнул свободней. «Может быть и правда все уладится», — подумал он и снова пошел от окна к воротам. Там он неподвижно остановился, прислонившись спиною к столбу ворот, и стал глядеть на светлую полосу уже слегка дымившегося Калдаиса. Отсюда ему была видна дорога из усадьбы Столешникова и то место, где ходил паром. Там над самой землею мигал огонек. Вероятно, перевозчики, дед Вениамин и Савоська, варили на сон грядущий уху. Пересветов глядел за реку и думал:
«Конечно, Беркутов привезет деньги, и я хоть на некоторое время вздохну свободно. А „этого” никак нельзя, — кивнул он головой на усадьбу Трегубова. — Этого никак нельзя. Это я пошутил только!» Пересветов вздрогнул. Из-за дымившейся реки до него ясно долетел крик:
— Де-душка Венья-ми-и-н!
Пересветов узнал голос Беркутова. «Слава Богу, — подумал он, — Беркутов едет, стало быть, деньги у меня в кармане». Радостный, он подбежал к окну, где сидела Настасья Петровна, и крикнул.
— Настя, Беркутов деньги везет. Прикажи Аннушке поставить самоварчик. Водка-то у нас есть ли?
Настасья Петровна всплеснула руками.
— Вот грех-то, водка-то у нас, как на грех, вся вышла. И послать теперь поздно!
— Ну, Беркутов не взыщет, — проговорил Пересветов и побежал в дом.
Между тем, от реки летел старческий крик дедушки Вениамина:
— Чичас, остальную ложку ушицы хлебну-у-у!
Пересветов стал помогать Аннушке накрывать стол. Настасья Петровна, звеня ключами, побежала доставать варенье. Аннушка безостановочно шлепала босыми ногами, то бросаясь к самовару, то снова возвращаясь к столу. Пересветов дрожащими руками зажег маленькую висячую лампочку и стал торопливо обдергивать скатерть. Настасья Петровна пришла с банкой варенья. И в эту минуту в комнату вошел Беркутов. Он был в светлой тужурке и маленькой шапочке на курчавых волосах. И Пересветов и Настасья Петровна быстро двинулись к нему навстречу. Беркутов сбросил с головы шапочку и поздоровался с ними.
— Ну, что, привез деньги? — спросил его Пересветов.
Беркутов стоял перед Пересветовым и внимательно глядел на его лицо.
— Деньги? — наконец, переспросил он. — Представь себе, какая оказия... Оглоблин обманул Столешникова, и он в деньгах тебе отказал.
Пересветов схватил себя за голову и почти упал на стул. У него точно подкосились ноги.
— Так ты не привез денег? Это верно?
Беркутов пожал плечами.
— К сожалению, правда.
Настасья Петровна глядела на мужа, точно еще не веря толу, что произошло.
— К сожалению, правда, — повторил Беркутов.
Пересветов зарыдал.
— За что ж ты меня зарезал? За что? — повторял он, рыдая.
Настасья Петровна бросилась к нему.
— Я-то тут при чем? — пробормотал Беркутов. — Я бы от всего сердца рад, да ведь...
Он не договорил и заходил из угла в угол по комнате.
Пересветова обнимала мужа и шептала:
— Ну, полно, ну, как-нибудь обойдемся, ну, послушай...
Беркутов тоже подошел к нему.
— Полно, Валерьян Сергеич, — сказал он, — ты не ребенок и плакать, ей Богу, не из-за чего. Может быть, завтра ты достанешь денег. Попроси завтра у Верешимова. Я слыхал, что он при деньгах. Да, наконец, много ли ты теряешь? Купил ты с тремя тысячами именье, ну, только эти три тысячи и потерял. Люди и больше теряют, да не хнычут. Ты молод, захочешь, так миллион наживешь.