Прочие умершие
Шрифт:
Однако с какого-то времени мы с Эдди встречаться перестали. Течением жизни его отнесло от Клуба разведенных мужчин. Да, мы оба продавали дома, но в разных ценовых категориях, и в рыцарских поединках на этой почве не участвовали. Дело тут прежде всего в том, что его не слишком волновали сделки с недвижимостью — денег и так хватало. До меня доходили слухи, что он занялся богословием, писал в семинарии диссертацию, но бросил. Потом будто бы уехал за границу со Службой друзей [9] , но подцепил лихорадку денге [10] , и его сестре-двойняшке пришлось переехать из Херкамера, чтобы за ним ухаживать. Раза два он попадался мне на Семинарской улице на старом «швин-роудмастере» [11] . Потом кто-то — Картер Нот —
9
Имеется в виду Религиозное общество друзей (-квакеров) — организация, работающая на благо мира и социальной справедливости в США и по всему миру.
10
Острое инфекционное вирусное заболевание.
11
Марка велосипедов.
И так продолжалось до телефонного звонка на прошлой неделе или, может быть, дней десять назад. Потом, еще через день-другой, кто-то оставил на автоответчике сообщение, которое Сэлли слышала, а я — нет. Намерения что-либо предпринимать в связи с тем или другим у меня не возникло. Наконец, Сэлли сказала:
— …кажется, это какой-то твой знакомый. Сильно кашляет, видимо, болен.
В тот же день я услышал:
— Але. Ну вот. Фрэнк, это Маслина. Ты меня слышишь? Маслины ассорти. Эдди. Давно тебя не видел. Черт знает сколько. Ты ведь по-прежнему на Уилсон-лейн, дом шестьдесят? — Я сначала узнал Эдди, потом перестал его узнавать. Голос был хриплый и дребезжащий, такой же я потом услышал по радио. Гнусавое порождение худобы и немощи, доставленное по оптико-волоконной линии. Вовсе не тот испытатель, которого я когда-то знал. И не тот человек, которого…
— Позвони мне, Фрэнк. Я умираю, — Эдди закашлялся. — Прошу тебя, зайди до того, как это случится. Говорит Маслина (Неужели он по-прежнему называет себя Маслиной?) — позвони.
Я не собирался ему звонить. Полагал, что его звонок меня ни к чему не обязывает — в пору моей работы риэлтором дело обстояло ровно наоборот.
Дней через пять Сэлли должна была уехать в Сауф-Мэнтолокинг оказывать психологическую помощь пострадавшим от урагана. У меня ее намерения вызывали все нараставшее изумление и даже некоторую тревогу. Я стоял в ванной перед зеркалом, причесывался после душа. Она шла мимо двери, вдруг остановилась и внимательно на меня посмотрела.
— Не знаю, кто это дважды звонил на прошлой неделе. И вот снова, — сказала она. — Похоже, что-то важное. Его зовут Артур? — Сэлли часто говорит со мной так, будто продолжает разговор, начатый две минуты назад, хотя на самом деле с тех пор могло пройти недели три, или даже ей только так кажется. После урагана она погружена в себя.
— Маслина, — сказал я, хмурясь и разглядывая в зеркале темное пятнышко у себя на виске. — Маслины ассорти.
— Это что же, имя такое? — Сэлли стоит у двери, глядя на меня.
— Кличка. Была давно.
— Женщины никогда друг другу кличек не дают, — замечает она. — Только обидные. Интересно, почему это? — Она отворачивается и начинает спускаться по лестнице. Я не говорил, что не буду звонить Эдди. У нас с Сэлли разные взгляды на жизнь, что, строго говоря, не укрепляет наш (и мой, и ее второй) брак, в необходимости поддерживать прочность которого мы оба убеждены, но и не вредит ему. Можно считать, что это уже хорошо. По мнению Сэлли, каждое событие жизни человека естественно влечет за собой следующее, что может вызывать у него только самый живой интерес. Я же смотрю на жизнь как на последовательность бед, которые, одну за другой, удается избегать, благодаря чему горизонт ненадолго оказывается безоблачным, что не может не радовать. Сэлли всегда рада встрече со старыми друзьями. Я же решения, связанные с такого рода ситуациями, принимаю в индивидуальном порядке и всегда в последний момент.
Мне шестьдесят восемь. Может показаться странным, что в таком преклонном возрасте вот уже несколько месяцев я стараюсь спустить за борт как можно больше друзей и не понимаю, почему так мало знакомых следуют моему примеру, отказываясь от простого средства достичь честно заработанного просветления, украшающего эндшпиль. Всякий прожитый отрезок
Никто из нас, насколько я могу судить, не создан для того, чтобы иметь такое количество друзей. Я поинтересовался литературой на эту тему: статистика Института Кулиджа (сразу отмечу, по отношению к друзьям — недружественная) свидетельствует, что каждый из нас посвящает максимум 40 процентов драгоценного времени всего пяти друзьям, то есть наиболее важным для нас людям. Поскольку время, уделенное человеку, определяет прочность отношений с ним, иметь более пяти настоящих друзей маловероятно. По этой причине все то время, которое можно было бы потратить на многих, я уделяю лишь Сэлли, двум моим детям (по счастью, живущим далеко от нашего Хэддама) и моей бывшей жене Энн (которая ныне обитает в дорогостоящем заведении, где ей обеспечен хороший уход, но расположенном рядом, что неудобно). Таким образом, свободным остается место только для еще одного близкого человека, которым в качестве своего последнего и лучшего друга я решил назначить самого себя. Оставшиеся 60 процентов времени оставляю свободным для всего неожиданного. При этом раз в неделю читаю на радио для слабовидящих и по вторникам езжу в Ньюарк-Либерти [12] приветствовать на родной земле наших героев — что отнимает львиную долю времени, оставленного свободным в расчете на неожиданное.
12
Международный аэропорт под Нью-Йорком.
Разумеется, как и большинство из нас, я никому не был очень хорошим другом, но иногда мог считаться вменяемым знакомым. Именно поэтому мне нравилось в Клубе разведенных мужчин. Продажа недвижимости для людей моего типа прекрасное занятие, как и спортивная журналистика — вот два рода деятельности, в которых я показал неплохие результаты. В конце концов, я — единственный ребенок немолодых родителей, которые меня обожали, со всеми вытекающими отсюда последствиями для формирования личности и дальнейшей жизни. Таким образом, у меня никогда не было так уж много друзей, зато очень интересовался занятиями взрослых.
Принято считать, что у всякого, ведущего типичный американский образ жизни, и особенно в пригороде, прямо за забором заднего двора имеется свой улыбчивый Колючка Еживикин, сосед, с которым можно съездить на ответственный матч или до позднего осеннего вечера беседовать по душам в придорожном баре. Такой друг всегда поможет выстрогать из елового бруска деталь с нужным скосом для каркаса байдарки, с которой в следующем июне вы вместе собираетесь ловить светлоперого судака на озере Нагануки. Все это так, но у меня было иначе. Со временем из-за явного небрежения друзей встречи с ними становились все реже и наконец прекратились совсем. Вряд ли я что-то при этом потерял. На многое из происходящего вокруг мы, привыкнув, перестаем обращать внимание и уже считаем, что так и должно быть и, более того, что так даже лучше. И вполне счастливы.
Дружбе, на мой взгляд, придают слишком большое значение. Если о ком-то в альбоме нашей группы военной школы писали «Верный друг», значит, это безнадежный пария, о котором больше сказать нечего. То же и в колледже. В последнее десятилетие — об этом также упоминалось в отчете Института Кулиджа — из-за экономической и социальной мобильности, разрушающей «истинную склонность к общению», эмоциональная близость между людьми по сравнению с предыдущим десятилетием встречается на 15 процентов реже — вероятно, в общении просто пропадает необходимость. О многом из того, чем полна моя жизнь и голова, того, чем я мог бы «поделиться» с другом, мне на самом деле сказать нечего. Что делать, особенно в шестьдесят восемь лет, со всей той информацией, которую мы постоянно собираем и храним в мозгу и которая, как нам кажется, должна когда-нибудь пригодиться? Что мне, скажем, делать с тем фактом, что броненосцы являются природным резервуаром проказы? Или что собаки с каждым годом кусают людей все чаще. Или что все больше и больше людей вовлечено в религиозные организации и все меньше и меньше в дела своих городков. Или что мухи це-це заботятся о потомстве, как панды. Дать ответ на вышеперечисленные вопросы я не в состоянии. Могу выложить эти данные в фейсбуке или твиттере. Но, как хорошо сказал Эдди Медли, всем все известно, и никто уже не знает, что с этим делать. У меня, разумеется, нет страницы в фейсбуке. А вот у обеих моих жен — есть.