Проданная на Восток
Шрифт:
Здесь было достаточно прохладно: в забранное решеткой, приоткрытое окно с мелкой, витражной расстекловкой влетал свежий, пахнущий солью и свободой ветер. Изящная мебель то ли из светлого дерева, то ли из слоновой кости, множество цветных подушек и воистину огромная кровать тонули в зыбком полумраке — солнце совсем село, и в комнате кто-то зажег свечи в небольших подвесных светильниках, украшенных мелкими стеклышками. Свет дробился и создавал причудливые тени на тонкой занавеси светлого, легкого балдахина, скрывающего кровать. Агата подумала, что было бы чудесно выспаться, как следует после всего произошедшего. Может быть утром окажется, что это все сон после лишнего бокала на приеме в честь ее дня рождения?
Но Фадия и Элен, кажется, воодушевленная тем, что Агата смогла за себя постоять, тормошили ее и споро помогли переодеться в сухое.
Новый наряд оказался таким же, как прежде, только халат теперь был из шелка глубокого синего цвета, расшитый звездами на плечах и диковинными цветами и птицами по подолу, словно волшебный сад ночью. Вышивка была изумительной — серебряная нить и мелкий бисер, который в свете свечей стал похож на настоящие капли росы.
— Надо поскорее приказать, чтобы доставили ваш багаж, кирия, — Элен придирчиво разглядывала наряд, задержавшись на откровенном вырезе тончайшей блузы, ворот которой удерживался только волей богов и ненадежной брошью в виде крошечной остроконечной звезды, повторяющей те, что были вышиты по вороту и груди. — Это же разврат!
— Не слушай, птичка, — Фадия оттеснила Элен в сторону и отеческим жестом приобняла Агату за плечи, — ты прекрасна, словно Луна тихой ночью. И это чудесный наряд! Разумеется, он только для гарема и для глаз Орхана и родственников. Ни один посторонний мужчина не увидит тебя такой. Ты дома и в безопасности!
— Но слуги!
— Они просто слуги! — отрезала Фадия. — Их не пустили бы даже на порог женской половины, если бы они могли причинить вред!
Фадия и Элен обменялись одинаково гневными взглядами, от которых Агата чуть было не закатила глаза: обе женщины, когда стояли вот так рядом, были даже похожи. Крепкие, суровые, и, что было неожиданно приятно, каждая по-своему за нее переживала.
— Элен, мы в гостях, — примирительно проговорила Агата и подняла ладонь в предупреждающем жесте, когда Фадия что-то хотела возразить. — Пока я не жена Орхана, я в гостях, но в гостях надо быть вежливой. Мне очень нравится этот наряд. И я благодарна подаркам. А теперь, когда мы с этим разобрались, я бы хотела увидеть наконец отца.
Агата вскинула подбородок и расправила плечи, надеясь, что ее выдержки хватит в то, чтобы все разузнать и не избить еще кого-нибудь. Хорошо бы отец прояснил, что он обещал Орхану, и где сейчас Джонотан.
Элен, к счастью, не стала возражать, только недовольно поджала губы.
Агата думала, что Фадия вновь поведет ее через бесконечные анфилады комнат, но оказалось, что теперь без отдельного распоряжения Орхана, она может находиться только на женской половине дома, а для встреч с родственниками есть отдельная, примыкающая к роскошной спальне гостиная.
— Господин Орхан сделал тебе столько подарков, птичка, — с придыханием проговорила Фадия, показав жестом служанкам поставить большие блюда с фруктами и сладостями на низкий столик, окруженный мягкими диванами с множеством шелковых подушек, — порадуй его чем-нибудь и обязательно передай благодарность через своего отца.
— Спасибо за совет, Фадия, — старательно изображая покорность, кивнула Агата, опускаясь на диван и чинно складывая руки на коленях. — Так и сделаю.
После всех волнений неожиданно проснулся аппетит, и она с трудом сдерживалась, чтобы не запихнуть в рот кусочек ароматной пахлавы, прямо перед ней истекающей медом на маленькой, расписанной тюльпанами тарелочке.
Элен нерешительно замялась на пороге, но Фадия подхватила ее под локоток, решительно увлекая за собой:
— Покажу Вам, где найти все необходимое для нашей госпожи. Как чудесно, что вы будете подле нее. Это подчеркнет статус невесты господина!
— Я собиралась остаться сейчас! — возразила Элен, но с этим не была согласна уже Агата: она должна переговорить с отцом без лишних ушей.
— Кирия Элен, вам стоит отдохнуть, день выдался тяжелый, мы с вами обсудим все вопросы завтра, — мягко, но уверенно проговорила Агата.
Губы Элен сжались в еще более тонкую полоску, но возражать она не стала, и Агата наконец осталась одна.
Ожидание затягивалось: Агата успела и попробовать пахлаву — нежную, с орешками и очень сладкую, — и непривычный кисловатый напиток из ягод, который охлаждался в большой чаше со быстро тающим льдом.
За приоткрытым окном царила ночь, Агата выглянула, силясь разглядеть хоть что-то сквозь прутья решетки в темноте сада, окружавшего дом, но услышала только шорох шагов и тихий лязг металла — похоже, охрана бдит круглосуточно. Интересно, они защищают женскую половину дома от вторжения извне, или решетки на окнах и охрана нужны, чтобы покорные и всем довольные девушки не сбежали в пустыню или к близкому морю?
Наконец, когда Агата скинула туфли и почти решилась забраться на низкий диванчик с ногами, дверь приоткрылась, и безмолвный слуга с почтительным поклоном впустил ее отца.
Агата вскочила с места и замерла, не зная, то ли броситься ему на шею, то ли отвесить ему звонкую пощечину — так, чтобы он в один миг прочувствовал всё, что ей пришлось пережить! И даже столкновение отца с Вильхельмом не разжалобило её сердце: судя по всему, именно отец и виноват во всем, что с ними случилось!
— Агата, дочка моя… — отец пошёл к ней и впервые она заметила, как он резко постарел.
На загорелом лице с многочисленными ссадинами и кровоподтеком на шее проступили морщинки у глаз и в уголках губ. А сами глаза заметно погасли и теперь беспокойно бегали с её лица на обстановку вокруг. Будто теперь отец перестал вести себя так заносчиво и самоуверенно и теперь везде ожидал увидеть врагов.
У него бывало такое и раньше, когда он возвращался с какой-то сделки суетливый и напряженный, приказывал слугам внимательнее следить за домом, закрывал шторы наглухо и отказывался пускать гостей. Прежде он объяснял это тем, что у него жутко разболелась голова и начался приступ мигрени, который мог затягиваться и на неделю. Отец в то время почти не выходил из комнаты и постоянно отговаривался этим неважным самочувствием, хотя продолжал активно писать и отправлять письма своим знакомым.
Теперь Агата понимала, что это вовсе не плохое самочувствие, а последствия заключенных и наверняка не очень-то благородных и честных сделок, от которых получал выгоду в первую очередь сам отец. Немудрено было нажить врагов — и порой, врагов весьма деятельных и опасных.