Проданы в понедельник

Макморрис Кристина

– Сожалею, но я сейчас очень спешу. Хорошего вам дня. – С вежливой улыбкой Лили прошествовала мимо парня до двери в углу. К счастью незапертая, она вывела ее в короткий проход. Табличка на второй двери – «Не беспокоить» – была повернута тыльной стороной. Верный знак, что фотолабораторией никто в данный момент не пользовался и входить в нее было безопасно.

Внутри от лампочки под потолком свисала тонкая цепочка. Лили дернула за нее, и маленькое прямоугольное пространство осветилось жутковатым красным сиянием. Воздух пах проявителями, которыми были забиты всевозможные лотки, теснившиеся между прочим оборудованием на прямоугольном

столе вдоль стены.

На проволоке, натянутой во всю длину комнаты, болталось более дюжины снимков.

В самом конце этой «гирлянды», сразу после фотографий с женщинами, горделиво демонстрировавшими свои лоскутные одеяла, Лили увидела три снимка, за которыми пришла, – сцены собрания профсоюза сталелитейщиков.

Лили быстро схватила со стола пустую папку и отстегнула их.

И уже собиралась закрыть папку, когда ее взгляд привлекла еще одна фотография. На ней было запечатлено дерево – совсем обычное, если не вглядываться. Старый дуб рос в чистом поле, одинокий и грустный. Его ветви тянулись вперед, словно тосковали по чему-то незримому…

Лили рассмотрела следующий снимок – вырезанные на щербатом заборе инициалы:

К.Т. + А.\

Последняя буква была незакончена. И непосвященным оставалось только гадать, какой инициал скрывался за черточкой. И какой сюжет…

Лили перевела взгляд на следующую фотографию, затем еще на одну. Выкинутая кем-то крышка от бутылки, вдавленная в дорожное полотно. Единственный цветок в куртине жухлых сорняков, величаво возвышавшийся над ними… Каждый снимок таил в себе некую историю, и у Лили не возникло сомнений насчет их авторства.

С прошлой весны работая в редакции секретаршей, Лили уже дважды натыкалась на личные фотографии Эллиса Рида. Каждый его образ нес в себе интригующую перспективу, глубину детали, которую большинство людей не заметили бы.

Немногие мужчины в газетном бизнесе соглашались писать для женских колонок, да еще и за скудное жалованье. А Эллис это делал с усердием и исполнительностью. Хотя, как и Лили, он явно «удостоился» работенки, не соответствовавшей его настоящим талантам. Она, конечно, никогда не упоминала об этом. Ведь их периодическое общение не выходило за рамки обычной дружелюбности…

Эта мысль улетучилась из головы Лили, как только она развернулась.

Висевшее в красном полумраке фото таблички заставило ее онеметь. Два мальчугана, сидевшие на крыльце, были выставлены на продажу! Как телята на рынке.

Без всякого предупреждения по телу Лили прокатилась оторопь. Ее мощная волна захлестнула молодую женщину, разбередила старые воспоминания, которые она с таким трудом в себе похоронила. Страх, отчаяние, смятение, сожаление… Но отвернуться от снимка Лили не смогла. Более того, даже невзирая на влагу, затуманившую ей глаза, она вытащила фотографию из фиксаторов – чтобы рассмотреть поближе.

Вспышка света заставила ее вздрогнуть.

Дверь приоткрылась и тотчас же захлопнулась.

– Извините! – донесся из-за нее мужской голос. – Она была не заперта, и табличка не перевернута.

Лили вдруг вспомнила о своем деле и его срочности.

– Я уже выхожу!

Взяв себя в руки, она двинулась к двери. Но, уже потянувшись к ее шарообразной ручке, Лили сообразила: снимок Эллиса остался у нее – крепко зажатый пальцами.

Темная сторона ее натуры ничего так не желала, как изрезать его на кусочки и сжечь, вместе с негативом. Но внутренний голос подсказал Лили другую идею. Она могла обратить абсолютный ужас во благо! Акцентировать значимость этих детей, так легко отвергнутых родителями. Напомнить всему обществу о том, что каждый ребенок имеет право на жизнь и условия для нормального развития. Такой урок Лили получила на собственном опыте.

Она бросила на фотографию еще один взгляд, решительно присовокупила ее к трем снимкам в папке и распахнула дверь.

Глава 3

Пружины узкого, комковатого матраса испустили гортанный скрип – как будто в предупреждение.

Эллис стащил со своей головы подушку. И прищурился от солнечного света, проливавшегося в окно.

Он оставил его открытым – чтобы ослабить духоту. Но решение оказалось неудачным: вместо духоты комнату заполнили городские шумы да зловонный смрад выхлопов и канализационных стоков. Эллис перекатился к тумбочке, служившей еще и столом. На ней стоял жестяной будильник с двумя колокольчиками. Усиленно заморгав, Эллис попытался сфокусировать на нем взгляд. Пятнадцать минут одиннадцатого. Крайний срок сдачи статьи истек четверть часа назад.

Черт! Должно быть, он выключил будильник во сне. Что было совсем неудивительно, поскольку супружеская перебранка этажом выше не давала ему заснуть половину этой проклятой ночи.

С трудом поднявшись на ноги, Эллис наступил на простыню, уже сползшую на грубый деревянный пол, и обругал себя за желание испражниться. На это ведь требовалось время, которого у него не было. Добравшись до двери за несколько шагов (единственное преимущество квартиры размером с кладовку), Эллис пристроился в конец очереди в туалет, растянувшейся на половину коридора. Еще один побочный результат массовой безработицы в стране. Два года назад, в этот же час буднего дня, дома оставались только матери, малыши да старики.

– Ну же, двигайтесь уже, – пробормотал Эллис. На его призыв отреагировала только мышь, поспешно обратившаяся в бегство. Стоявшие перед Эллисом три женщины среднего возраста прервали разговор и устремили на него свои взгляды. В них сквозило откровенное изобличение: если не считать семейных трусов, Эллис предстал перед дамами практически голым.

– О, господи, пардон… – рефлекторно прикрылся он рукой.

Хотя его среднее телосложение набрало с годами приличную мышечную массу, в подобные моменты Эллис всегда превращался в хилого, тщедушного мальчугана. Каким он был до достижения половой зрелости – посредственным подающим в стикболе, редко радовавшим свою команду новыми очками, и бегуном, чья уверенность и, соответственно, скорость всегда резко падали всего в нескольких шагах от трофея.

Потребность облегчиться внезапно пропала, и Эллис быстро ретировался в свою комнатку. По коридору эхом разнеслось женское ворчание, осуждавшее его непристойное поведение и грубую речь.

Эллис ополоснул голову и тело в тазу отстоявшейся за сутки водой и сорвал свою стираную рабочую одежду с веревки, разделявшей комнату пополам. Затем запихал свою статью в портфель из мягкой кожи, сунул его, как футбольный мяч, себе под мышку (за отсутствием ручки) и выскочил за дверь.

Когда-нибудь он будет ездить на работу с шиком, не переживая стоимости бензина. А до тех пор ему предстояло бегать за хвостом битком набитого трамвая.