Продавец льда грядёт
Шрифт:
Его тон неожиданно переходит в гортанное ораторское обличение, и он ударяет по столу маленьким кулаком.
Я тоже посмеюсь! Но я буду смеяться последним! Я буду смеяться над вами! (Он декламирует свою любимую цитату.) «День будет жаркий. Как свежа ты, вавилонская листва!»
Все презрительным хором заставляют его замолчать, но Хьюго не обижается. Это, очевидно, их обычная реакция. Он добродушно хихикает. Хикки продолжает спать. Все уже забыли свою тревогу из-за него и не обращают на него внимания.
Льюис (навеселе). Ну, а теперь, когда наш маленький Робеспьер облегчился дневной дозой гильотинирования, расскажи
Все, смеясь, соглашаются.
Мошер (с теплотой к предмету своего рассказа, грустно качая головой). Слишком поздно! Бедный Док отправился к Создателю! Ещё одна жертва чрезмерного трудолюбия. Он не последовал своему собственному совету. Трудился в поте лица и надорвался, торгуя своим зельем. Ему было всего лишь восемьдесят, когда он отправился на тот свет. Самое печальное — это то, что он знал, что обречён. Последний раз, когда мы с ним вместе надрались, он мне сказал: «Эд, эта игра меня доконает. Ты видишь перед собой конченного человека, мученика от медицинской науки. Если бы у меня оставались нервы, у меня случился бы нервный срыв. Ты не поверишь, но в этом году у меня как-то вечером было столько пациентов, что я даже не успел напиться. Это был шок для моего организма, который привёл к удару, и я, как врач понял, что это начало конца». Бедный старина Док! Сказав это, он заплакал. «Я не хочу уходить, не закончив мою работу, Эд, — сказал он, рыдая. — Я надеялся, что доживу до того дня, когда, благодаря моему волшебному лекарству, в этой славной стране не останется ни одного свободного места на кладбище». (Взрыв хохота. Мошер пережидает, пока он стихнет и грустно продолжает.) Мне не хватает Дока. Он был джентльменом старой закалки. Спорю, что в этот самый момент он стоит на уличном углу в аду, убеждая грешников, что его волшебное масло — это лучшее лекарство от ожогов.
Ещё один взрыв хохота. На этот раз он вторгается в беспробудный сон Хикки. Он двигается на своём стуле, стараясь проснуться; ему удаётся слегка поднять голову и с усилием открыть глаза. Он говорит с сонной, дружески ободряющей улыбкой. Смех тут же резко прекращается и все изумлённо поворачиваются к нему.
Хикки. Так держать — не давайте мне портить вам настроение — всё, что я хочу, это видеть вас счастливыми.
Он снова впадает в свой тяжёлый сон. Все уставились на него, на их лицах снова озадаченность, досада и тревога.
Занавес
Действие второе
Только задняя комната. Чёрная занавеска, отделяющая её от бара, служит правой стеной. Около полуночи того же дня.
Заднюю комнату приготовили для празднества. Впереди, в центре, четыре круглых столика сдвинуты вместе, образуя один длинный стол с неровным рядом стульев за ним и со стульями с каждого конца. Этот импровизированный банкетный стол покрыт старыми скатертями, позаимствованными из соседней закусочной, и уставлен стаканами, тарелками и столовыми приборами перед каждым из семнадцати стульев. Бутылки низкокачественного виски расставлены на удобном расстоянии от каждого места. Старое пианино и табуретка передвинуты и поставлены вдоль стены слева, спереди. Справа, спереди, стол без стульев. Остальные столики и стулья из комнаты убраны, освободив сзади пространство для танцев. Пол тщательно подметён и вымыт. Даже стены обнаруживают следы уборки, что только подчеркивает их пятнистый прокажённый вид. Электрические канделябры украшены гирляндами из красной ленты. На отдельном столике справа, спереди, праздничный торт с шестью свечами. На столе также несколько свёртков перевязанных красной лентой. Там же две коробки с галстуками, две — с сигарами, пятая, содержащая полдюжины носовых платков и шестая — квадратная ювелирная коробка для часов.
Когда поднимается занавес, видны Кора, Чак, Хьюго, Ларри, Марджи, Перл и Рокки. Чак, Рокки и три девушки приоделись по случаю торжества. Кора расставляет на пианино цветы в вазе, в качестве которой используется большой пивной бокал из бара. Чак сидит на стуле в левом конце праздничного стола. Он повернул стул так, чтобы следить за Корой. Примерно в центре
Слева от него, рядом, Хьюго в своём обычном бессознательном состоянии, руки на столе, голова на руках, полный стакан виски рядом с головой. За отдельным столиком справа спереди Марджи и Перл расставляют торт и подарки; Рокки стоит рядом.
Они все, за исключением Чака и Рокки, хорошо поднабрались, и это по ним заметно, но никто, кроме Хьюго, не пьян. Они стараются соответствовать духу события, но в их манере есть что-то натянутое, какое-то затаённое нервное раздражение и озабоченность.
Кора (отступая от пианино, чтобы оценить результат своего труда). Ну как тебе это?
Чак (раздражительно). Чего я понимаю в цветах?
Кора. Ну ты же видишь, что они красивые?
Чак (успокаивающе). Да, конечно, Бэби. Если тебе они нравятся, то и мне тоже.
Кора возвращается, чтобы добавить к букету ещё несколько штрихов.
Марджи (восхищаясь тортом). Вот торт, да Перл? Посмотри! Шесть свечек. По свечке за каждые десять лет.
Пёрл. Рокки, когда будем зажигать свечи?
Рокки (раздражённо). Спроси этого сумасшедшего, Хикки. Он сам себя назначил начальником всей этой шумихи. Он говорит, зажигать сразу перед тем, как Харри спустится. Потом Харри задует их на одном дыхании, на счастье. Хикки хотел, чтобы было шестьдесят свечей, но я ему сказал, что если старик сделает такой большой вздох, то сразу помрёт.
Марджи (вызывающе). Ну, так или иначе, торт-то ведь отличный?
Рокки (без энтузиазма). Да, ничего. Только что Харри будет с ним делать? Если он съест хотя бы кусок, то это его убьёт.
Пёрл. Господи, ну ты и дурень! Правда, Марджи?
Марджи. Именно, дурень!
Рокки (задет). Вы, бабы, полегче на поворотах, а то…
Пёрл (вызывающе). А то что?
Марджи. Да! А то что?
Они смотрят на него воинственно.
Рокки. Да что с вами? Скоро двенадцать и день рождения Харри. Я на рожон не лезу.
Пёрл (пристыжена). Так мы тоже, Рокки.
На этот раз конфликт не получает развития.
Кора (через плечо к Чаку, недовольным тоном). Каким же надо быть болваном, чтобы не видеть, что цветы — красивые?
Чак. Да? Ну, если бы я был таким же болваном, как ты… (Затем смягчаясь.) Господи, ты что, с левой ноги встала, что ли? (Добродушно ухмыляется.) Какая муха тебя укусила? Я просто думаю, что цветы — это гнусная проделка Хикки. У нас раньше никогда не было цветов на день рождения Харри. Ну зачем ему эти цветы? Он же цветную капусту от герани отличить не может.
Рокки. Чак, я то же самое пытаюсь объяснить этим бабам про торт. Это тоже выдумка Хикки. (С горечью.) Господи, с тех пор, как он проснулся, его совершенно не обуздать. Он так взялся за работу, будто это его день рождения.
Марджи. Ну, так ведь он за всё платит, правда?
Рокки. Я ведь не против самого дня рождения. Что меня злит, так это то, что он пытается всеми тут командовать. Он всюду лезет, всем говорит, что им делать. Но он не просто говорит. Он всё время намекает.
Пёрл. Да. Он и мне с Марджи намекал.
Марджи. Вшивый торгаш.
Рокки. Он просто садится всем на уши с этой ахинеей о том, как надо быть честным с собой и не дурачить себя, и иметь мужество быть самим собой. Меня это дико разозлило. Я ему сказал, что, может, это и имеет отношение к тунеядцам на этой свалке. Надеюсь, ему удастся их пробудить. Мне тошно слушать, как они пыжатся. Но ко мне это не относится, ясно? Я не дурачу себя гнилыми мечтами.