Продолжение души
Шрифт:
А теперь хочу подробнее остановиться на двух главных работах с Валентином Николаевичем Плучеком: "Женитьбе Фигаро" и "Ревизоре". Спектакль "Женитьба Фигаро" вышел в 1969 году. Но расскажу все по порядку. Я испугалась, когда увидела на доске объявлений распределение ролей в этом спектакле. Я в роли графини Розины - француженки или, скорее, испанки! Какое удивительное сочетание! Неужели это возможно? Я не такая искрометная, не с таким чувством стиля, юмора. Я слишком русская. Но уже сразу, едва прочитала на доске распределение ролей, понеслись мечты о роли, заиграло воображение, забилось сердце как у влюбленных перед свиданием. Вот и первая встреча всего состава исполнителей с Валентином Николаевичем Плучеком. Все празднично
На премьере Графа играл Валентин Гафт, а потом, как известно, эта роль перешла к Александру Ширвиндту. Нина Корниенко - была очень обаятельна в роли Сюзанны. А спустя семнадцать лет после премьеры вошла в этот спектакль Валентина Шарыкина , заменив меня в роли Графини, и я сама предложила ей это. Играть эту роль было для меня ни с чем не сравнимым наслаждением, но что поделаешь!- приходит время, когда наступает прощание с ролью, с которой ты сроднилась, которая является твоим созданием, вторым "я". И когда любимая роль уходит из твоей жизни, остается ничем не заполняемая пустота... Наверное, людям другой профессии не понять эту боль, когда видишь, что другая актриса играет мою роль. Как будто кто-то отнял частицу меня или кого-то, мне очень близкого.
А я люблю ее - свою Розину, свою фарфоровую куколку, свою плутовку. Я люблю свои наивные ухищрения, свое кокетство. Я люблю волну сочувствия, которая несется из зрительного зала. Что же делать!
В дни премьеры этого спектакля у меня снова появилось большое количество почитателей. Его сняли на пленку, несколько раз показали по телевизору, и те, кто тепло относился ко мне во времена моей театральной и кино-юности, как бы вновь полюбили меня, увидев, что с годами, наверное, появилось мастерство и легкость, необходимые для такой роли.
Меня радует, что и сейчас - через тридцать лет после премьеры -, когда этот спектакль показывают по телевидению, снова волна чудесных отзывов докатывается до меня.
Расскажу немного о том, что мне особенно запомнилось в работе над моей Графиней под руководством Валентина Николаевича. Мне хотелось сделать ее мечтательной, немного простодушной, очень грациозной, изящной. Ее изящество и кокетство рождены не только природой, но и выучены уроками танцев, музыки. Ее мечтательность - от полного незнания жизни. Чувствительность плод бессонных ночей и размышлений над прочитанными любовными романами. В ней чувствуется особая изысканность, легкость, искристость. В серебристо-белом платье и в серебристо-сиреневом парике, она должна напоминать женщин с картин Ватто, очаровательных и томных.
Графиня игрива и лукава, ей приятно обожание Керубино, как приятно одинокому человеку малейшее внимание. Она по-матерински участливо относится к Керубино, к его судьбе. Его слезы вызывают в ней ответную реакцию. Ей нельзя отказать в пылкости. Да и неудивительно, так хорош этот крестник, но сумасбродства она себе не позволит! Ведь это невнимание Графа вызывает в ней желание действовать. И вот сцена с Графом построена на смене настроений, ритмов, оттенков чувств... Я полюбила мою Розину, полюбила ее жажду любви, внимания, ее беззащитность и непосредственность. Я взяла ее под защиту.
Как ни странно, работать над этой ролью мне было легко. Казалось бы, далекая Графиня, далекие светские шалости, флирты, легкие развлечения, капризы, причуды - другая жизнь, другая пластика. А мне так хотелось прожить той непрожитой женской сущностью, которая в наших условиях жизни как бы и не нужна. А на самом деле очень нужна. Это то же самое, что убрать у бабочек причудливую раскраску с их крыльев. Ведь вроде все равно будут летать, даже если цвет у всех крылышек будет одинаковый, а вот и не все равно! Как мы обкрадываем свою жизнь, как ее обедняем! Что будет с нами, если мы не будем беречь в самих себе очарование, неповторимость, неожиданность. Может быть, останется только рациональная запрограммированность. Но ведь мы не роботы! Едва услышав музыку Моцарта, еще только надев свой прекрасный костюм, увидев кончик серебряной туфельки из-под кружевной юбки, закрыв лицо веером, я - уже не я, и в то же время я - но прекрасная, легкая, шаловливая. Я уже в другом мире.
И в этом удивительное счастье нашей профессии!
В спектакле было много актерских удач, и все это шло от влюбленности в пьесу, в роли, от общего праздничного настроя.
Особенно хорош был наш общий любимец Фигаро - Андрей Миронов, но о нем я расскажу дальше.
Оформление Левенталя, по-моему, должно войти в историю сценографии, так необыкновенно удачно оно соединялось с режиссерским замыслом. То же можно сказать и о костюмах Славы Зайцева.
Рецензий на спектакль было великое множество и каждая - настоящий гимн. От зрителей я получала много восторженных добрых писем, стихов, посвященных моей роли. Приведу несколько строк из одного стихотворения, созвучных предыдущим моим размышлениям:
... Всех Ваших образов не счесть,
Но всем я должен предпочесть
Веселый гений Бомарше.
В нем так созвучно все душе
Блеск искрометности лукавой,
Кокетство, ревность, жажда славы,
Интриги, шутки, разговоры,
Любви признанья, слезы, ссоры
Театра сладостный дурман,
Все возвышающий обман...
И еще одна роль, сделанная с Валентином Николаевичем Плучеком, обогатила меня как актрису - это городничиха Анна Андреевна в "Ревизоре". При всей моей любви к классике эта роль отнюдь не была моей мечтой, но, как это всегда бывает, увидев свое назначение, я стала думать о ней со все большим волнением и интересом.
Плучек репетировал вдохновенно, и чувствовалось, что он благоговеет перед Гоголем и перед памятью своего учителя Всеволода Мейерхольда, когда-то поставившего эту пьесу с удивительным Хлестаковым - Гариным.
Сначала у меня ничего не получалось. Я довольно смело и в то же время примитивно наигрывала, и Валентин Николаевич терпеливо, но решительно пытался освободить меня от пустого наигрыша. А я, помня шутливое актерское выражение "не наиграешь-не сыграешь", все же смело кидалась в несвойственный мне характер. К своей героине я относилась без адвокатских чувств, я не пыталась ее оправдать, пожалеть. Наоборот, я старалась заострить некоторые черты ее характера, например, настырность, ни на чем не основанное чувство собственного превосходства, невежество и т. д. Конечно, в руках был гоголевский текст, но и жизнь очень помогала, так как встретить такой характер в жизни не так уж и трудно.
Репетировала я в прекрасном настроении, была смелой, раскованной, нахальной и веселой. Мне нравилось быть Анной Андреевной. Фантазия работала вовсю. Она должна быть наглой, плотоядной и, как говорят, аппетитной. Она должна была быть вся переполненная - телом, чувствами, буклями, бантами и бантиками, темпераментом, жаждою удовольствий. И в то же время ей не должна была быть чужда как женщине, хотевшей понравиться, своеобразная грация.
Постепенно моя городничиха оживала, делалась вполне достоверной. Мне очень импонировала характерность этой роли, возможность попробовать себя в плане сатиры, гротеска. Неожиданная роль, если режиссер почувствовал скрытые возможности для нее у актера, иногда может очень обогатить его палитру, оттачивает мастерство. Критика, уделившая большое внимание нашему спектаклю, отмечала тогда своеобразную эксцентричность, напористость, переходящую в натиски, вульгарность моей городничихи. Это не смешная, стареющая кокетка, как ее принято играть, но сильная и страшная личность.