Продюсер козьей морды
Шрифт:
– Слышал подобную теорию, – кивнул я, – но она эфемерна, нет никаких научных данных, подтверждающих или опровергающих ее. Врачи-фашисты проводили эксперименты в концлагерях с заключенными женщинами, но так ничего и не выяснили.
– Павлик поверил своему отцу, – перебила меня Ольга Ивановна, – вот почему он женился на Николетте. Та была невинной девушкой!
– Помилуй бог! – не выдержал я. – Маменьке на момент замужества исполнилось немало лет!
– Она обманула Павлика, – прошептала Ольга Ивановна, – я ведь узнала совершенно все! Выяснила до ниточки!
– Сделайте одолжение, расскажите, – взмолился я, – вы же небось знаете и про моего брата!
Библиотекарша обхватила себя за плечи.
– Ты уверен, что хочешь это услышать? Иногда лучше не знать правду, остаться в неведении, так спокойнее и комфортнее душе.
– Говорите, – твердо сказал я.
Ольга Ивановна улыбнулась:
– В тебе много от Павла, думаю, он бы ответил так же. Прежде чем начать исповедь, хочу спросить, помнишь ли ты фамилию Севрюгов?
– Да, – удивился я. – Никита!
– Нет, Нестор.
– Точно! Друг отца, художник-инвалид, вроде он потерял во время Великой Отечественной войны ноги, сидел в коляске, практически не выходил из дома. Отец ездил к приятелю регулярно, а Николетта никогда, она вообще недолюбливала друзей отца и постаралась избавиться от них. Надо сказать, маменька в этом преуспела, насколько я помню, в нашей квартире постоянно толкались Кока, Мака, Люка, Зюка, Нюка, Пусик и иже с ними. К отцу приходила только редактор. Из близких у него остался один Севрюгов, думаю, потому, что он не покидал свой дом и никогда не заглядывал к нам.
– Это я, – прошептала Ольга Ивановна.
– Кто? – подскочил я.
– Севрюгов – это я, – повторила бабуля. – Мы с Павлушей придумали безногого инвалида!
В первую секунду я не понял, о чем толкует Ольга Ивановна, и переспросил:
– Нестор Севрюгов ваш муж?
Библиотекарша мягко улыбнулась:
– Я никогда не была в загсе. Человека по имени Нестор Севрюгов не существовало на свете, он был выдуман Павлом, чтобы иметь повод уйти на пару часов из дома!
Неожиданно в моей памяти всплыло воспоминание. Николетта готовит очередную вечеринку, в квартире дым стоит коромыслом. Тася и нанятые ею в помощь две бабы носятся на помеле, сдвигая столы и вытаскивая из буфетов сервизы. Я затаился в детской, ничего хорошего от прихода гостей я не ждал. Сейчас меня обрядят в неудобный костюм, застегнутую под горло рубашку и затянут на шее галстук. Как только в дверь начнут звонить первые гости, младшему Подушкину предписывается идти в прихожую, встречать друзей маменьки. Я обязан шаркать ножкой, целовать ручки дамам и, как обезумевший попугай, повторять:
– Маменька в гостиной, прошу налево.
– Ах, Вава, как ты вырос, – прозвучит в ответ, и очередная дама, ущипнув меня за щеку, поплывет по коридору в гостиную.
Затем мне предстоит несколько часов сидеть за столом, развлекая соседок справа и слева. Лишь после подачи десерта мне разрешат откланяться и ушмыгнуть к себе в комнату. Но костюм снять нельзя, нужно и далее маяться при полном параде, потому что в любую секунду в детскую без стука могут ворваться Мака, Кока, Люка, Зюка и запищать:
– Вава! Тебе не скучно одному? Ах уроки! Прости, милый.
Затем дверь с треском захлопнется и раздастся театрально-трагический шепот:
– У Николетты сын замечательно воспитан, он далеко пойдет.
Не могу сказать, что я ненавидел журфиксы. Маменька непременно устраивала их два раза в неделю, я привык и относился к этому как к неизбежному злу, вроде урагана или цунами. А вот отец норовил убежать. Нет, были дни, когда он садился со всеми за стол и щебетал с дамами: Новый год, Седьмое ноября, Первое и Девятое мая, день рождения Николетты. Но в самый обычный день, за час до появления первого гостя, папа шел в прихожую, громко объявляя:
– Севрюгов звонил! У него там что-то приключилось! Николетта, я ненадолго!
– Хорошо, милый, – с явной радостью откликалась маменька, которой муж во время суаре только мешал. – Долго не задерживайся!
Однажды я попросил отца:
– Возьми меня с собой!
Он слишком быстро ответил:
– Нестор живет в коммуналке, у него соседи-алкоголики, к тому же он инвалид с дурным характером, желчный и злой на язык, всегда подсмеивается над людьми, невзирая на их возраст. Тебе у Севрюгова будет некомфортно, и потом, нельзя оставить Николетту одну с гостями.
Я предпринял еще несколько попыток увидеть Севрюгова, но каждый раз отец находил достойный повод, чтобы отказать мне. И в конце концов я сообразил: каждый человек хочет изредка расслабиться и отдохнуть, очевидно, комната старинного приятеля единственное место, где отец может снять с себя маску популярного писателя, заботливого мужа и безупречно воспитанного джентльмена. Но мне никогда не приходило в голову, что Севрюгов – это женщина. Кстати, Николетта, раз в три дня непременно устраивавшая отцу скандалы, никогда не закатывала сцен ревности. Она упрекала мужа в жадности, в нежелании делать ей подарки, невнимании к ее капризам, но в прелюбодеянии – ни разу. Николетта не сомневалась, что Нестор – художник-инвалид. А оказывается, под его личиной скрывалась Олечка!!
– Вы с моим отцом состояли в связи? – ошарашенно спросил я.
– Упаси бог! – топнула ногой Ольга Ивановна. – У нас были исключительно дружеские отношения, я стала для него отдушиной! Слушай, Ванечка, правду!
В тот памятный день на выставке, узнав о том, что у Нюры есть ребенок, Ольга Ивановна побежала назад на стенд, где сидел Павел. Библиотекарша опоздала, он ушел. Рязанова решила не сдаваться, она была абсолютно уверена: Нюрочка родила ребенка от писателя. Ольга Ивановна потолкалась возле стенда, поболтала с сотрудниками издательства и раздобыла домашний телефон Подушкина.
Через несколько дней Олечка набрала заветные цифры и услышала знакомый голос:
– Слушаю.
– Павел Иванович? – спросила она.
– Я у аппарата.
– Вас беспокоит Ольга Рязанова.
– Очень приятно, – вежливо ответил прозаик, но Олечка сообразила: Подушкин ее не узнал.
– Мы с вами были хорошо знакомы, я подруга Нюры Кондратьевой. Когда-то чистила ваш плащ.
– Ах да, – засмеялся Павел, – рад вашему звонку. Чем могу помочь?
– Вы знаете, что с Нюрой?