Проект Эрешкигаль
Шрифт:
– Похитили.
– Ребенка? – едва сдержав праведное негодование, уточнил Мишка. – Зачем?
– У преступника нет ограничений. Если он похищает, то не ребенка, старика или женщину, он похищает объект. И после диктует свои требования, зная, что они будут исполнены.
– И какие были требования? Чтобы ты жвачкой поделился? – стараясь перевести в шутку короткое заключение товарища, поинтересовался Костик.
Но на него посмотрел не мирный Пашка, который боится один идти в сортир или тревожится, что в палатке будет холодно. Сейчас свою историю рассказывал парень, переживший не только похищение и самый глубинный страх – страх смерти – а еще и облегчение от освобождения,
Я же попробовала сопоставить услышанное и едва не треснула себя по лбу. Если чуть прищуриться, снять с лица Хвостика пару килограмм и сантиметров, очертить скулы более острым уголком и глазам придать немного раскосый разрез, то в нем отлично узнается мальчишка, которого попросил выручить дядь Саша. Как раз десять лет назад.
Воспоминание так резко ударило в голову, что тело еле удержалось на крыльце, все же не скрипнув ни единой доской, чтобы не оборвать нить повествования парня, пережившего такое потрясение в подростковом возрасте:
– Вы ведь все знаете, кто мой отец, – он не спрашивал, а утверждал, прекрасно понимая, что Хвостик – фамилия достаточно редкая. А если попробовать найти еще одного такого же в силовой структуре, то придется уйти очень далеко от этих мест.
– Танкист, – пожав плечами, ответил Мишка.
– Ну да, – уклончиво согласился Пашка. – Вот похитителям что-то и понадобилось от него. А нет лучшего рычага воздействия на человека, чем угроза жизни его ребенку.
– Он же простой вояка, – удивленно заметил Костик. – Что от него требовать-то можно?
– Кто их знает, – теперь плечами пожал уже Хвостик. – Если они решились на это, значит, было чего требовать. Я никогда после похищения не спрашивал – трусил услышать правду.
– И все же, если взять с него нечего, а тебя все равно захватили, то почему отпустили?
– А меня и не отпускали, – Пашка усмехнулся и, выдохнув переживания, пояснил. – Меня спасли, – заметив приподнятые брови, он продолжил рассказ. – Когда похитители вышли на отца, они сразу же объявили все свои требования. Все шло по их сценарию – захват, изоляция, выжидание, контакт, доказательство совершения действия, угроза, требования. Будто с них потом учебники писали. Затем настала темнота – на голову надели мешок и держали так несколько дней, даже еду просовывали через низ. Удобного мало, но есть хотелось, так что терпел и ждал, когда за мной придет отец. И когда уже привык ко всему этому, даже размеренному гулу генератора, отдававшемуся эхом по всему вокруг, как наступила тишина. Я честно тогда сильно перетрусил. Ничего не вижу, а теперь еще и слуха лишился. Думал – все, пришел конец. Отец не выполнил требований и меня убили. А мысли эти – остаток от меня, душа отходит. Но потом послышались какие-то крики. Очень далеко, будто в другой реальности. И снова тишина. Так и перемежалось все – крик, тишина, возглас, звук удара, опять тишина. В общем, думал уже от напряжения помру. Потому что понимал – идут либо ко мне, либо за мной. Без вариантов. А потом и правда, кто-то осторожно взял меня за руку, прошептал что-то тихое, успокаивающее и повел за собой.
– И ты пошел? – приподняв брови от удивления и недоверия, уточнил Андрей.
– Выбор-то невелик. Если это похитители, то могли и там убить, тогда чего сопротивляться, может, хоть в последний раз дадут на небо посмотреть. А если спаситель, значит, выведет оттуда. Но в любом случае, все это закончится. И я тогда ничего больше и сильнее этого не хотел. Потому пошел. Без вопросов и просьб.
– И кто все-таки это оказался.
– Понятия не имею. Просто в какой-то момент
– А причем тут Аверин-то? – напомнил Костик о начале разговора.
– Это я уже потом, почти через месяц узнал, что именно он организовал операцию по спасению. Александр Анатольевич тогда в гости зашел, узнать, как у меня реабилитация проходит, да и так, рюмочку коньячку со старым другом опрокинуть. И отец попробовал ему конверт какой-то сунуть. А тот отказался, даже обиделся. Сказал, что это долг – спасти ребенка. Так я и понял, что это он все сделал, подарил мне вторую жизнь. И тогда же понял, что его надо слушать, потому что теперь он – мой второй отец.
– Он же отправил потом служить? – с насмешкой поинтересовался Мишка.
– Нет. Я после того случая вообще все ориентиры потерял. Ничего не хотел особо, вот меня отец и засунул туда, где сам все знает, – лицо Хвостика посветлело, он улыбнулся то ли на вопрос, то ли на ответ, но язвить не стал, возвращаясь в привычное состояние.
Дядь Саша знал, кому поручить записку. И не только потому, что Пашка был ему обязан, а еще и затем, чтобы напомнить мне, что наша служба не только приносила людям боль и слезы, но порой еще и настоящее, человеческое счастье.
Наверное, даже хорошо, что юный Хвостик не знал, каким на самом деле танкистом был его отец. Не знал, какой ценой его оттуда вытащили. И главное – не знал, почему во все это ввязался дядь Саша. Иначе чувство долга привело бы парня в такую глубокую яму ответственности и обязанности за свою жизнь, что простой службой не отделался, а то и вообще куда-нибудь не туда скатился бы.
Мало кто знал, что так подполковник спасал не чужих детей, а каждый раз спасал свою собственную дочь, которая не дожила до тринадцати лет. Потому что на тот момент не было технической оснащенности у военных, не было сообщения, не было, на крайний случай, меня. А вот у похитителей все было – и технологии, и оружие, и оборудование. И даже таких, как я, могли бы сделать, если бы додумались до подобной концепции. Но на удачу многих – не додумались.
А вот маленькую для своего возраста, бойкую, милую, добрую Машу убить додумались. Потому что правильно Пашка сказал – у них нет детей, стариков и женщин, у них есть объект, который служит инструментом для достижения цели. И если все идет не по плану, то зачем этот инструмент? А с ненужными вещами разговор короткий – все в утиль, чтоб вниз не тянуло.
И мало кто знал, что вслед за дочерью из жизни ушла и жена – не выдержала потери, навалившегося горя и осознания собственного бессилия. Через год тогда еще майор Аверин остался один. Наедине со своим горем, службой и намерением найти этих тварей.
Но не нашел, зато создал что-то новое. Подспудно помогая остальным жертвам похищений, терактов, нападений и иных форм насилия. Потому что не знал, как иначе искупить свою вину перед собой, дочерью и женой, которым, как по мне, уже и все равно.
Почувствовав одиночество дядь Саши и то, что он переживает каждый день, отпустив от себя даже меня, я вдруг поняла, что тот самый единственный плюс действительно способен перевесить все минусы. Когда он помог мне… или спас. Так почему бы тогда и мне сейчас не согласиться сделать что-то доброе?