Проект Стокгольмский синдром

Волкова Ольга

– Сутки не прошли, а ты уже смываешься, – с укором произносит, складывая руки на груди и с осуждением смотрит на меня. – Нам надо переговорить, – Марк настроен серьезно, но меня не впечатлила его мнимая искренность, поэтому разворачиваюсь, оставляя его одного стоять в коридоре.

– И тебе доброе утро, Марк, – произношу в пустоту, потому что покинул холл, словно тюрьму, где меня душат не только физически, но и морально. Слышен смех брата-близнеца, но я игнорирую его, желая уже скорее заняться полученным заданием.

ГЛАВА 6

Выйдя

на улицу, вдыхаю полной грудью утренний холодный воздух. Закрываю глаза, на миг представляя, что все это очередной кошмарный сон с участием всех моих родных. Сосредоточив свои другие ощущения, я прислушиваюсь к шуму, доносящегося с верхних этажей, как раз, где находится комната моих родителей. Вновь выясняют отношения, трепя друг другу нервы в такую рань. Не желая быть свидетелем, абстрагируюсь, затем отхожу от дверей и направляюсь к гаражу, там находится мой автомобиль, если, конечно, отец не нашел ему другое место. Нанятая охрана делает утренний обход по всей территории, и, завидев меня с сумкой в руках и слегка растрепанного, приняли за Марка, потому как поздоровались, произнеся его имя.

– Доброе утро, – киваю. – Я – Леонид, – протягиваю мужчине руку, а тот, как прокаженный, уставился на меня, не понимая, что происходит. Охранник новичок, и скорее всего, не ожидал, что у четы Островских сыновья-близнецы.

– Прошу прощения, – тут же протягивает руку, стряхивая с себя сомнения. – Если вы к гаражу, то вот ключи, – протягивает брелок, на котором висит бесконтактный ключ-сканер. Благодарю охранника, и беру связку. Жизнь вся идет к верху дном, но вещи из прошлого продолжают хранить в себе ушедшие дни и воспоминания. Открыв гараж, я замер в ожидании худшего исхода, но все же моя машина накрыта серым чехлом, а значит, как член семьи, все же я всегда присутствовал в этом доме.

– Привет, – говорю автомобилю, словно бездушная вещь способна ответить мне тем же. Улыбаюсь, когда до конца стянул ткань и касаюсь холодного железа. Ладонь опаляет, жалит, но это ощущение только согревает мою душу. Недолго размышляя, сажусь за руль и завожу мотор. Машина без намека на застойность начинает свою трель, зарычав собственной музыкой. Срываясь с места, я покидаю родительский дом, параллельно отправляя сообщение матери, чтобы больше не ждала меня, потому как там мне делать нечего. Она поймет. Всегда так было. Дорога была сухой, и несясь по проселочной улице, ощущал, как из-под колес жалобно вылетал гравий, а выехав на центральную, надавил на педаль газа до упора, стремясь скорее добраться до рабочего места.

Просматривая несколькими днями ранее дело об исчезновении моей жены, я наткнулся на некоторые несостыковки, как будто эти важные элементы намерено изъяли, желая спрятать то, что так для меня важно. В порыве своей вспыхнувшей злости, несколько раз связывался со штабом, желая возобновить дело, только уже на федеральном уровне. Но всюду отказ, а в первую очередь, из-за того, что мы с Олей граждане Франции. И, если мое не имело никакого значения, то только не ее, потому как полицейские уже внесли дело в архив, уверяя, что через год их просто удаляют с сервера. Бред полный. Пытаются ввести в заблуждение, считая, что я идиот и простой психиатр, не способный на большее. Три написанных заявления, от меня и родителей пушинки, уже потеряли свое действие, но если вновь их написать, то полиция не сможет отвертеться. Эта попытка была настолько призрачной, но желанной, а, связавшись с Каролиной Эдуардовной, я лишь нарвался на её крики, зачем мне это надо, теребить то, что давно поросло пылью. Эта женщина всегда вызывала во мне сомнения к ней, что касалось психического состояния, казалось, будто в ней уживается две личности, которые все время борются друг с другом. А с потерей дочери, она угомонилась и продолжила жить, как ни в чем не бывало. Подозреваю ли я мать пушинки? Крепко сжимая руль, понимаю, что ответ напрашивается сам собой. Да, подозреваю, но, как добраться до неё и потребовать объясниться со мной, не имею никакого представления. Авраам не пустит на порог к своей виллы, хотя прислал скан подписанного заявления, что тоже готов сотрудничать, если дело вновь откроют. Несколько месяцев назад мой тесть, или уже бывший, черт возьми, я даже не знаю, считаемся ли мы все ещё родственниками, набрал меня по телефону. Мы оба проговорили практически час, что весьма удивило, наверное, обоих. Но ясно было одно, мужчина слегка пьян, а стало быть, на утро не вспомнит о наших речах. Авраам признался, что все, к чему они с женой стремились, это навсегда воплотить свои мечты в реальность. Успех моей Оли был главным в их жизнях. Она стала средством достижения, из-за того, что Каролина по глупости лишилась звания примы и была вынуждена оставить этот вид искусства навсегда.

– А теперь, моя девочка страдает, – признается Авраам, говоря об Оле все ещё в настоящем. Отец не смирился с мыслью, что дочь для него навсегда исчезла, пропав без вести. – Ошибки, твою мать, мы их допустили, а заставили расплачиваться свое дитя, истязая и изнуряя бесконечно этими блядскими тренировками, лишая детства и юности. Что она видела? – задаёт сам себе вопрос, запивая его горячей смесью алкоголя. Слышен звонкий треск стекла, а потом ругань на французском. – Леонид, ты должен, – мужчина запинается, – нет, ты обязан узнать, где моя дочь. Умри, но найди мне её, потому что я хочу знать, кто причастен к ее исчезновению, – Авраам не в себе, явно перебрал спиртного. После сорванного выступления, мужчина больше не ставил постановок, временно залегая на дно от надоедливых папарацци. Историю о нашей семье, в частности Высоцких, измыли по косточкам, но оставили в покое только после того, как официально заявили, что следствие берет дело под гриф "секретно". Конечно, здесь свою роль сыграли мои связи со штабом, и чтобы минимизировать распространение информации обо мне, и о семьях, в целях безопасности провели зачистку.

Конец ознакомительного фрагмента.