Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней
Шрифт:
— Не говори! Пиши! Для этого тебе и дан блокнот!
«НИЧЕГО».
Порой она бывала жутко занудной.
Приносили цветы в сопровождении визитных карточек и открыток: от друзей, спонсоров, от лекционного бюро, от женской общины местной синагоги. Письмо от Клауса, который получил адрес больницы от Макса: «Как только сможете, напишите, пожалуйста. Нет необходимости уточнять, что и мы с Леной и Нюреибергер очень хотим узнать больше того, что написано в газетах».
На другой день, как ему разрешили наконец разговаривать, на встречу с ним явился некий детектив Барнхарт, высокий, рыжий, молодой человек, вежливый
— Парагвайское правительство утверждает, что его паспорт фальшивка. Они даже не знают, кто он такой.
— У них нет его отпечатков пальцев?
— Нет, сэр, не имеется. Но кем бы он ни был, похоже, что ждал он именно вас, а не Уиллока. Видите ли, тот погиб незадолго до того, как вы туда успели приехать. Вы, должно быть, явились примерно в половине третьего, так?
Подумав, Либерман кивнул.
— Да, — согласился он.
— А Уиллок был убит между полуднем и часом дня. Так что «Ашхейм» еще около двух часов ждал вашего появления. Этот полученный вами намек смахивает на ловушку, сэр. Уиллок не имел ничего общего с тем типом людей, которых вы выслеживали, в чем мы не сомневаемся. Так что в будущем вам надо быть осторожнее с такими намеками, если вы позволите мне так выразиться.
— Конечно же, позволяю. Отличный совет. Благодарю вас. «Быть осторожнее». Да.
Вечером в сводке новостей был упомянут и Горин. С 1973 года он находился под условным освобождением, ибо был приговорен к трем годам заключения, но отложенным — за тайную подготовку бомб, в чем признал себя виновным; а ныне федеральное правительство попыталось отменить условное освобождение на основании того, что он снова участвовал в заговоре, на этот раз с целью похищения русского дипломата. Судья назначил слушание его дела на 2б-е февраля. Решение не в пользу Горина могло означать, что ему придется на год вернуться в тюрьму. Да, у него в самом деле были проблемы.
Как и у Либермана. Оставаясь в одиночестве, он изучал список. Пять тонких листиков, напечатанных через один интервал. Девяносто четыре фамилии. Он сидел, глядя в стену, покачивая головой и вздыхая. Сложив лист в несколько раз, он спрятал его в паспорте.
Он написал письма Клаусу и Максу, в которых не сообщал ничего особенного. Он уже начал говорить по телефону, хотя по-прежнему хрипел и не мог говорить полным голосом.
Дана должна была возвращаться домой. Она договорилась об оплате счета из больницы. Марвину Фарбу и прочим придется взять на себя эти заботы, а когда он вернется в Австрию и получит страховку, то расплатится с ними.
— Не забудь копию счета, — предупредила она его. — И не пытайся скорее вставать на ноги. И чтобы ты не смел покидать больницу,
— Не буду, не буду, не буду.
После ее отъезда он спохватился, что даже не поинтересовался, как у нее дела с Гарри, и очень расстроился. Тот еще отец.
На костылях он ковылял взад и вперед по коридору, что было нелегко, поскольку одна рука еще была в шинах. Он уже успел познакомиться с некоторыми другими пациентами.
Позвонил Горин.
— Яков? Как вы там?
— Все в порядке, спасибо. Через неделю выхожу. Как вы?
— Горю, но не сгораю. Вы знаете, что со мной собираются делать?
— Да, просто позор.
— Мы пытаемся добиться отсрочки, но похоже, не получится. Они просто из кожи лезут, чтобы прихватить меня. Так что мне приходится играть в конспирацию. Ну, люди. Слушайте, что происходит. Я звоню из будки, так что вокруг все спокойно.
На идише он ему сказал:
— Нам лучше говорить на идише. Убийств больше не будет. Все их люди отозваны.
— Вот как!
— А тот, что стрелял в меня, тот, до кого добрались собаки, он был… Ангелом. Вы понимаете, кого я имею в виду?
Молчание.
— Вы уверены?
— Более чем. Мы говорили с ним.
— О, Господи! Слава Богу! Слава Богу! Собаки слишком милостивы к нему. И вы молчите? Я бы созвал самую большую пресс-конференцию в истории!
— А что мне отвечать, когда услышу вопрос — а что он тут делал? Парагвайский паспорт раздобыть не проблема — но ему? И если я не смогу ответить, за дело возьмется ФБР. Стоит ли? Выяснят ли они? Я еще не знаю.
— Нет, нет, конечно, вы правы. Но… знать и не иметь возможности рассказать. Вы приедеите в Нью-Йорк?
— Да.
— Когда вы будете? Я свяжусь с вами.
Он дал ему номер Фарбов.
— Фил сказал, что у вас есть список.
Либерман сморщился.
— Откуда он узнал?
— Вы сказали ему.
— Я сказал? Когда?
— Там, в доме. Припоминаете?
— Да. Я сидел и смотрел на него. Это проблема, рабби.
— Вот вы мне о ней и расскажете. А пока держите его при себе. Скоро увидимся. Шалом.
— Шалом.
Он переговорил с несколькими репортерами и ребятами из колледжа. И все время отмерял шаги по коридору, опираясь на костыли.
Как-то днем к ему подошла высокая стройная шатенка в красной блузке с портфелем и спросила:
— Вы мистер Либерман?
— Да.
Она улыбнулась ему; на скулах веснушки, прекрасные белые зубы.
— Могу ли я переговорить с вами несколько минут? Я миссис Уиллок. Миссис Хенк Уиллок.
Он глянул на нее.
— Да, конечно.
Они вошли в его палату. Она села на один из стульев, положив портфельчик на колени, а он прислонил костыли к кровати и сел на другой стул.
— Примите мои соболезнования, — сказал он.
Она кивнула, не отрывая глаз от портфеля и поглаживая его пальцами с ярко-красными ногтями. Потом посмотрела на него.
— Полиция сказала мне, — начала она, — этот человек явился, чтобы поймать вас, а не для того, чтобы убивать Хенка. Он не интересовался ни им, ни нами; его интересовали только вы.
Либерман кивнул.
— Но ожидая вас, — сказала она, — этот человек внимательно проглядывал наш альбом со снимками. Он оказался на полу там, где вы… — Она зябко повела плечами, не спуская взгляда с Либермана.