Профессия
Шрифт:
Часы показывают четверть первого. Хочется надеяться, что Макс в это время не спит, а собирает информацию об Андрее Викторовиче Мусийце, лидере блока «Мы», составившего ядро Народной партии.
5. ЖЕНА ЖЕНЯ
Прошло еще пять минут, и я услышал, что дверь внизу снова открылась. Донесся стук каблучков. Зашумел лифт, пополз вниз, потом поднялся до шестого и замер. Она вышла. Повернула ключ в двери своей квартиры и только потом огляделась по сторонам.
– Илья, Вы есть?
Одета
– Это я, Женя, не бойтесь, – отозвался я.
Она провела меня в комнату и вгляделась пристально.
– Вы молоды. Моложе, чем я ожидала.
– А чья это квартира?
– Моя. Личная. Моей покойной матери. И давайте вы не будете задавать мне обычных ментовских вопросов.
– Просто я подумал о том, насколько безопасно бывать здесь, – я опустился в изящное кресло и закурил.
Она отвернула нос от дыма.
– Я часто прихожу сюда. Иногда здесь ночую, когда Андрей занят или в отъезде.
Передо мной жена известного политика – уставшая, перепуганная, худая, загнанная, с бледно-желтыми губами и нелепыми стрелками на веках, сохранившимися на память о прошлой, может, роскошной и беззаботной жизни. Чем-то напоминающая Эльзу, а чем-то – Соню Климович. Я слушаю ее молча. Не перебиваю. Слушаю… и почти не слышу. Ребенок исчез. На домашний телефон звонят. Звонят мужу на мобильный. Он не может выйти из блока. Она не может ничего изменить. Послезавтра – крайний срок для подачи заявления о выходе. Он рвет на себе волосы. Но он политик. Он поставил слишком много. Сын ему не дороже.
– Он знает, что Вы сейчас здесь?
– Да.
И добавляет обреченно:
– Он сказал, что это ничего не даст. Он не пойдет на их условия. Остается надеяться, что его противники – люди цивилизованные…
– Я в это не верю. Цивилизованные люди не похищают чужих детей.
Желтизна с ее губ переползает на все лицо, заливает щеки.
– Какой выход, Илья?
– Сдавайте сейчас всех, кого вы подозреваете… тоже ментовский прием.
– Я не знаю. Не знаю. Это его конкуренты. Они убьют моего мальчика…
Сына зовут Саша. Ему шесть лет. Он ходит в первый класс гимназии. Обычно его возит шофер. В день похищения он ждал Сашу у выхода, как обычно. Мальчика не было. Он поднялся в класс. Учительница сказала, что Саша уже ушел, вместе со всеми, не раньше, не позже. Может, кто-то встретил его в холле гимназии и вывел через другой выход. Это возможно. Но в гимназию не впускают посторонних, всех вошедших регистрируют. Эти записи уже просматривали сотрудники Мусийца, расспрашивали учителей и охрану.
– Похитители запретили вам обращаться в милицию?
– Нет, наоборот. Сказали, что мы можем обращаться куда угодно, это нам ничем не поможет. Они знают, что Андрей сам не захочет широкой огласки.
– И денег
– Нет, о деньгах вообще речь не идет.
– А шоферу своему вы верите?
– Верим.
– Почему?
Почему мы верим одним людям и не верим другим? Почему Мусиец верит своему шоферу и не верит угрозам шантажистов? Почему Женя верит мне? И почему Эльза мне не верит? Я бы женился на ней в день ее развода. И на второй день у нас родился бы ребенок.
– Хорошо, Женя… Я не буду больше вас мучить расспросами. Завтра пойду в школу и начну все заново…
– Но учителя и так напуганы…
– Теперь не до деликатности. Остается всего один день. Не знаю, чем так напугал учителей ваш муж, но я бы… за своего малого… я бы разнес вообще эту гимназию к чертовой матери!
Она кивает. Слезы катятся по желтым щекам в дорогой мех.
– У меня больше не может быть детей. Это… не существенно сейчас. Я не думаю, что другой ребенок заменил бы мне Сашу, но, может, если бы я знала, что смогу еще родить, мне было бы легче… хоть немного…
– Зачем вы сделали тогда аборт?
Она уже не упрекает меня ментовскими вопросами. Молча вытирает слезы и стискивает губы. Потом снова растирает капли ладошкой и говорит:
– Это он так решил. Что детей – достаточно. Только Саша… А теперь….
– Теперь нужно успокоиться. Я предложил бы отвезти вас домой, но, думаю, это может вызвать ненужные подозрения. Не уверен, что за вами не следят.
– Я не поеду домой. Останусь здесь до утра. Не могу взять себя в руки… Знаете, у одной моей знакомой очень долго не было детей. А потом вдруг… Бог послал ей ребенка. И она поняла, что сходит с ума. Этот ребенок стал центром мира, вытеснил для нее все остальное, никаких других мыслей у нее не осталось. А мальчик то болел, то капризничал, как водится. И тогда она уговорила мужа взять на воспитание малыша из приюта, такого же возраста. Муж был в шоке. Но психологически это был верный шаг, ее заботы разделились, и она стала успокаиваться. Страх потери стал ослабевать. Понимаете меня?
– Понимаю. Но свой ребенок – все равно свой, один.
– Один, конечно. Но, может быть, разделив свою любовь на двоих, пусть даже не поровну, ей удалось обмануть злые силы. Вы верите в злые силы?
Я гляжу в ее слезы и пожимаю плечами.
– А я верю. Злые силы есть! Они сильнее людей. Сейчас они отняли у меня моего мальчика…
Глубокая ночь. Если злые силы есть, то сейчас как раз их время. Женя подхватывается следом.
– Пообещайте мне! Пообещайте!
Этого я ожидал. Мое сердце на протяжении всего разговора сжималось зыбкой судорогой тяжелого предчувствия.
– Пообещайте мне, что вернете мне моего мальчика!
– Женя!
– Пообещайте!
Она на грани истерики. Пожалуй, в этот момент рядом с ней должен быть родной человек, а не я.
– Где сейчас Андрей?
– Андрей? Он… куда-то уехал. Он не посвящает меня… Он занят. Он всегда занят. И теперь – еще больше, чем обычно.