Прогнозы изменения законов природы
Шрифт:
«Только бы не пронюхали институтские философы».
Даже должность освобожденного создали под Стерна. Он её предложил, и все удивились, как это они сами раньше не додумались. На самом деле весьма полезный функционал – сшивать межсекторальные исследования, создавать сквозные общие темы, смотреть на ситуацию сверху. «Как господь Бог!», – без тени иронии подумал Семибратский. «Нет, великовато – как Третий архангел! Жаль имя неподходящее – Эллиот. Пусть будет пока просто Третий архангел».
– Что делаете на Новый год? А, Алексей? – Ирина подалась корпусом навстречу Тёмкину.
– Я
Та умышленно не взглянула на Романа.
– Ты понятно. Ты всегда просто живешь.
Алексей чуть растерялся. Сложно с этими завсекторами: то ли денег попросят, то ли так укусят.
– А какие предложения? – вторым номером Алексею было проще. – И, кстати, какая будет погода?
– Вот, это уже разговор. Я специально перед вами заходила к нашим синоптикам. Будет романтИк: лёгкий морозец и символический снегопад.
Отдельно стоит рассказать о ведомственной службе синоптиков, которая работала исключительно на институт. Их прогнозы были как будто подсмотренные у небесной канцелярии и сбывались с точностью до 10 минут. К слову, погоду они измеряли не только применительно к любой точке планеты, но и прогнозировали ряд специальных межпланетных параметров. Поэтому их все любили: если большинство жили и работали в ситуации постоянной неопределенности, контакты с синоптиками привносили приятную благость и создавали удовлетворение от работы института. Тем более, их шеф, всегда ходящий в модном халате, Дементий, был приятным в общении, немногословным, но в речах и жестах всегда чётким.
Семибратскому нравилось видеть, когда Дементий или другой синоптик лезли по лестнице на крышу, где располагалась часть наблюдательной аппаратуры. Это было зримое восшествие на небо, будничное и осязаемое, радующее своей повседневной обыкновенностью.
– Вот же ж, неудобно: забыл совсем, что должен Дементию, – смутился Роман.
– Мы все ему должны, – погладила его по руке Дева-Ирина. – В моральном смысле.
– Надо будет проставиться ему к праздникам.
– Не забудь позвать, – Алексей чутко упредил коллегу (Ирина благодарно кивнула).
Через минуту – все, каждый по-своему, ненадолго замолчали, наверное, от переживания хороших мгновений – тишину нарушил неприятный, длившийся несколько секунд, звук. Алексей отрывал полоску бумаги от перевернутого документа на столе Семибратского. Не глядя, что это за материал, и не зная, какова его важность. Достал ручку.
– Как назовём тему? – советник выпрямился.
– «Попытка перезапуска Вселенной путём разового моделирования сингулярности. Натурный эксперимент».
– Поставить в план на будущий год?
– Да, в декабре вряд ли успеем, – серьезно ответил Роман.
– А что еще ты предложил в план на будущий год? – спросила Ирина.
– Так, всё то же. Ты знаешь. Ещё из позапрошлого года, переходящее.
– Ой, мы же опаздываем отметиться, – спохватился Алексей.
– Я сегодня не пойду, – сказал Семибратский. – Насчет эксперимента – посмотрим, какие будут санкции.
Ирина одобрительно посмотрела на него. И выходя, подала Роману их тайный знак, чтобы встретиться поболтать за углом здания. Он посмотрел сквозь неё, внезапно впав в состояние задумчивости.
– Кстати, завтра беспредметное общее совещание, – уже прокричал из дверей Тёмкин.
Семибратский сидел долго, никуда не глядя. Он забыл про тайный перекур. Когда МНС вышел из ступора, за окном уже смеркалось.
«Вот как у кого-то хватает времени?! Шесть дней, шесть дней…»
Подглава главы 2. Абстракции реальны и идеальны
В ходе рабочих и нерабочих дискуссий коллектив сектора абстракций выработал, можно сказать, общую платформу. Чтобы не возвращаться каждый раз и не обсуждать наново базовые понятия, определить некое поле исследований в бесконечном пространстве поиска.
Во-первых, про это было наибольшее число споров, и оставались ещё тайные несогласные – установили, что первоосновой является психология. Психология как продолжение разума. От потребности человека понять и упростить, систематизировать реальность, при этом не отрицая необходимости поиска истины, родилось направление и первые отвлеченности. В числе стартовых допущений были наличие разума во Вселенной, человеческого и любого иного, имплицитное условие наличия жизни как одной из форм самореализации материи и духа. Пусть не конечной формы, но варианта воплощения высокого уровня.
Уже во-вторых, принимался постулат о реальном содержании абстракций, наличии действующего сущностного ядра. Можно спорить, статического или динамического ядра, но сущности как атрибута, неотделимого и во многом определяющего свойства.
Обобщая сказанное, можно было развивать идею в целом о разумности всех надстроек реальности, включая общественное устройство. Как говорил оппонент Ирины по диссертации, за которую ей сразу присвоили «доктора»: «Русская и российская философия всегда определялись через социальность – и потому как философия она в итоге не состоялась. Но в этом же, во всяком ответе на вопросы мироздания, абстрактной и точной науке, в необходимости всякому предмету приложить, продолжить его социальностью кроется расчёт на будущее!» Тогда она не совсем поняла замысел говорящего, но слова остались в её памяти надолго. И периодически Ирина их применяла всё чаще.
В секторе продолжался спор о соотношении математической и физической бесконечности. Тут уже, что называется «смотри пункт первый». Эта проблематика являлась двигателем дискуссии и постоянно способствовала удачному выбору тем. Кстати, по части этого «мат-физа» Ирина и Семибратский расходились. Ирина считала, что физическая бесконечность не имеет физического же смысла. То есть, определяясь как сложно достижимое множество или как не проявляемая субстанцией или полем конечность самой себя, физическая бесконечность старается свести предмет к отсутствию физической же возможности её исчисления. К отсутствию как к сущности, абстракции на абстракцию. Такого подхода завсектором не могла себе позволить. Роман выносил за скобки психологию и потому обращался с этими терминами и стоящими за ними явлениями как с равноправными, можно сказать, в известном смысле техническими, операционными понятиями. Единственно, математическая бесконечность ему нравилась больше, с ней было более симпатично.