Прогрессор поневоле
Шрифт:
— А, — отмахнулся я, поскольку и так знал, что моя тактика изматывания тылов должна была сработать, а с голой жопой они не могли взять наш укреплённый лагерь, так что ситуация была ровно такая, какой я и планировал. И даже в какой-то степени было плохо, что они уходили обратно в свои города, ведь теперь их оттуда придётся как-то выковыривать. О чём я и поведал своим военачальникам, заставив их выпучить на меня глаза.
— Царь Менхеперра, — Иамунеджех упал на колени и протянул мне руки, — мы убили триста врагов! Захватили оружие! И всё столь малыми силами, что мне никто не поверит, если я об этом расскажу! Я не понимаю, как можно быть недовольным подобными великими свершениями!
После его слов кругом попадали на колени все остальные воины, а я всё ещё не понимал, что тут великого произошло. Никакой битвы ведь по сути не было, мы просто отбили несколько атак, находясь в укреплённом лагере, а тактика перерезания поставок провизии напрашивалась сама собой.
— Пойду позавтракаю, — зевнул я и повернулся, слезая со стены. Не слыша, как Иамунеджех в отчаянии тихо сказал, когда я уже спустился вниз.
— Какими же огромными армиями тогда он командовал, если все наши битвы ему кажется столь незначительными?
В полдень, поевший и отдохнувший, я вернулся на стену, чтобы увидеть, что лагеря сборного войска нубийцев больше не существует — город остался с нами один на один.
— Гонцы от Менхеперресенеб были? — поинтересовался я у Иамунеджеха.
— Нет мой царь, последний был три дня назад, сообщил, как ты помнишь о сожжении целой пристани с тридцатью лодками проклятых нехси.
— Это он молодец, — повторил я, — правильно понял мой приказ.
— Иамунеджех ты лучше его знаешь, чем я. Что можно ему подарить такое, чему он будет больше всего рад?
Воин задумался.
— Менхеперресенеб честолюбивый человек, которому больше всего нравится общественное признание, чем сама материальная награда, — наконец ответил он, — так что мой совет, любую награду, которую захочет сделать ему Твоё величество, лучше делать при большом стечении людей.
Это было весьма ценное знание, поэтому я поблагодарил военного, что поделился им со мной. Он низко поклонился, затем извинился, сказав, что пора кормить крестьян.
— А мы их ещё не отпустили что ли? — удивился я.
— Нет мой царь, — удивился он, — твоего приказа ведь на это не было. Мне их разогнать? А то жрут без меры, скоты.
— Погоди, — я почесал подбородок, посматривая на городские стены, — пожалуй они нам ещё пригодятся.
Кивнув, он пошёл распоряжаться о еде. Я же стал вспоминать, как в Средневековье обрушали стены и навспоминал достаточно, чтобы улыбнуться. Наконец у меня появилась идея, что можно делать дальше.
— Мой царь, от твоей улыбки у меня холодный пот начинает течь по спине, — признался Меримаат, находившийся рядом, — каждый раз, когда ты улыбаешься, происходит что-то плохое.
Я рассмеялся от его шутки.
— Ты прав мой юный друг, — повернувшись, я похлопал его по плечу, — на закате солнца собери совет, я поведаю им свой план.
— Будет сделано мой царь, — склонил он голову.
Было конечно странно, что после той запомнившейся всем казни, что Меримаат, что Бенермерут, оба прекратили называть меня просто Менхеперра, перейдя на более официальное именование, но это был их выбор.
Когда все военачальники собрались после захода солнца у меня в шатре, я почти всю ночь рассказывал, что хочу от каждого, выслушивал замечания, предложения, но главное мы сделали. Военачальники поняли, что и для чего я хочу заставить всех крестьян и свободных легионеров рыть траншеи, узнав при этом новое для себя слово и заверили, что прямо с утра начнут претворять в жизнь мой новый план.
И правда, когда на следующий день я пришёл проверить, как идут дела, то с удовлетворением увидел, как зигзагообразные траншеи зазмеились в сторону города. На его стенах было видно очень много людей, которые не понимали, что мы затеяли. Лучники пытались достать до копающих, но поскольку траншеи были глубокими, а землю выбрасывали в сторону города, то кроме самого факта проведения земляных работ враг не видел ничего. Но разумеется они понимали, что ничем хорошим это для них не закончится, а потому предприняли атаку на копателей, но сразу наткнулись на наших копейщиков, которые стали выныривать из глубоких переходов вступая в сражение, а затем из лагеря по безопасным траншеям в бой были переброшены и лучники. Враг дрогнул и теряя раненных вернулся в город, а ещё через два часа на стене появилось белое полотно. Противники видимо решили недосматривать, чем закончится это рытьё земли в их сторону и я не мог их в этом винить.
— Великий царь Верхнего и Нижнего Египта, — обширная делегация из двадцати глав самых богатых семейств города рухнула на колени, стоило мне только прибыть на колеснице на переговоры. Я ещё даже не подъехал, а они уже сидели на коленях, лбом упёршись в землю.
— Вон как запели, — хмыкнул я, спускаясь с колесницы и подходя ближе к ним, — а месяц назад даже разговаривать со своим царём не хотели.
— Великий царь, прошу милости для твоих заблудившихся во тьме детей, — не очень натурально запричитал старший из них на отличном египетском и я понял, что это просто спектакль для красивого зрелища.
— Ты встань и иди за мной, — тыкнул я в него пальцем и когда он непонимания ничего поднялся, я в сопровождении охраны, отвёл его за границу общей слышимости.
— Мой царь, — он подумал видимо, что его отвели на казнь и попытался снова упасть, чтобы поцеловать мои ноги.
— Так дед, хватит придуриваться, — огорошил я его, — всё, что меня интересует, так это размер выкупа за город, чтобы мои солдаты не стали его разорять, а также количество воинов, которых ты мне отдашь.
Глаза старика округлились, когда он посмотрел на меня снизу вверх.
— Вставай давай, я же вижу, что ты хе…й маешься, — я сделал жест рукой и он, отряхиваясь поднялся на ноги, широкими глазами продолжая смотреть на меня.
— В общем всё просто дед, — продолжил я, — если мы не договоримся, через неделю от твоего города останутся только каменные остовы, а все его жители, из тех что конечно останутся в живых, попадут на невольничий рынок.
— Мой царь, — хрипло сказал он, на что я отмахнулся.
— Оставь свои почести на празднование моего возвращения в город, пока для меня ты лишь жертва.