Прогулка
Шрифт:
Беспомощно оглянувшись вокруг, Толян вдруг заметил на стуле, стоявшем возле кровати профессора, аккуратно сложенную одежду: салатного цвета брюки лежали на стуле, а куртка висела на спинке. На тумбочке остался пакет с фруктами, принесенный вчера девушкой, посещавшей заболевшего преподавателя. Кузнецов уверял, что они не любовники. Но Толян ему не поверил -- он же не лох какой-нибудь.
"Наверное, она помогла ему свалить!" -- подумал в легкой панике Толян. Вопрос с его досрочным освобождением из больнички накрывался медным тазиком.
Он
– - Обыщите здесь всё!
– - приказал Василий Павлович, -- он не мог никуда уйти, у нас ещё никто не убегал.
– - Первая ласточка!
– - усмехнулся Толян, улегшись на кровать. Он посчитал, что теперь ему ничего не светит и, потому, не стоит стараться.
– - Я вас вообще не спрашиваю!
– - прикрикнул Василий Павлович, -- вы завалили такое простое дело! Знал бы, лучше нанял охрану.
– - Я не подписывался не спать всю ночь, -- буркнул Толян, -- надо было еще одного сюда добавить, чтобы мы с ним на пару приглядывали.
– - Сам знаю!
– - недовольно бросил Никитин.
Он, конечно, был виноват -- недооценил Кузнецова. Вот тебе и профессор! Прыткий, как заяц. Однако его одежда была здесь, значит не всё потеряно -- голым он далеко не уйдет.
– - Надо позвонить в милицию, предупредить, -- приказал он дежурному врачу, даме среднего возраста в белом халате и с ярким маникюром.
– - Думаю, голышом они его быстро найдут. Нелли Андреевна, вы только представьте, как забавно будет видеть фигуру бегущего по улице голого профессора!
Никитин улыбнулся. Он умел оценивать любую драматичную ситуацию с юмором, без ненужных криков и ругани, без паники, за что его ценили и уважали коллеги по работе.
– - Впрочем, -- продолжил он, -- Кузнецов, скорее всего, уже дома, там его и найдут. Особого повода для беспокойства, вероятно, нет. Докладывать о ЧП не будем, я прав, Нелли?
– - Конечно, Василий Павлович, -- в ответ кивнула дежурный врач, -- пойду, позвоню.
Она отправилась звонить в милицию, но поскольку была дамой честолюбивой, стремящейся сделать карьеру, попутно решила дозвониться и в Департамент здравоохранения Москвы. Там тоже должны знать, что произошло.
Собравшийся было уходить, Никитин повернулся к дверям палаты, но тут Толик, издал какой-то звук, похожий на возглас удивления. Главврач обернулся.
Автослесарь поднялся с кровати и потянулся к подушке, лежащей на соседской койке, в изголовье. Ему показалось, что из-под неё выглядывает что-то белое, самым маленьким краешком. Толик поднял подушку и обнаружил небольшой клочок бумаги, свернутый пополам. Он развернул его. Первое, что бросилось в глаза, слова, написанные размашистым, твердым почерком.
– - Дай сюда!
– - потребовал подошедший Никитин.
Толик отдал бумагу. Что на ней было написано, он не понял. Начертание букв повторяло старый алфавит, который употреблялся еще до советской реформы в царской России -- с ятями, с точками над "и", другими атрибутами той орфографии.
Взглянув на текст, Никитин поначалу тоже ничего не понял. Затем он подумал, что это какое-то обязательство или поучение современника Николая первого, видимо почерпнутое Олегом Ивановичем из старой книги или документа изучаемой им эпохи. Вероятно, профессору понравился стиль, вот он и запомнил эти слова.
– - Любопытно, любопытно!
– - пробормотал Василий Павлович, -- откуда наш профессор это выдрал?
– - Я ему ничего не давал, -- испугался Толик, -- у нас и книжек-то здесь нет.
"Записку можно использовать в диссертации, -- подумал Никитин, -- как пример материального проявления маниакального бреда. Надо только провести экспертизу, разобраться: его почерк или нет. Вдруг Кузнецов нашел её где-нибудь, а потом пронёс сюда незамеченной. Или записку отдал кто-то из посетителей. В научном документе все ссылки должны быть достоверны, я не могу фантазировать!"
Рассуждая так, он вспомнил, что в милиции у него есть знакомый криминалист. С милицией у него всегда были хорошие отношения, поскольку он часто привлекался в качестве эксперта, проводил психиатрические экспертизы. Ему захотелось провести почерковедческую экспертизу, чтобы убедительно доказать принадлежность написанного Олегу Ивановичу.
Смущало только, что текст был написан старой орфографией. Образец почерка профессора у него имелся -- в истории болезни лежало несколько записок, исполненных рукой Кузнецова.
Тут в голову главврача пришла странная мысль. Для полноты картины ему захотелось достать какой-нибудь настоящий рескрипт императора Николая I, написанный тем собственноручно, и тоже представить на экспертизу.
Чего он хотел этим добиться? Никитин, пожалуй, не знал и сам. Просто, любовь к экспериментам. Нельзя же было всерьез считать, что почерк в записке Кузнецова и почерк царя совпадут. Они бы совпали, если бы профессор украл этот документ из архива, но записка, найденная у него под подушкой, явно написана на современной бумаге.
Главврач снова развернул её и осмотрел обрывок. Во-первых, текст был написан шариковой ручкой, о которой во времена Пушкина еще и не слыхивали. А во-вторых, клочок бумаги был явно оторван от полей газеты. Похоже на "Комсомольскую правду".
По месту отрыва он заметил частично сохранившиеся буквы "Комсо...". Нет, сомнений быть не могло, записка написана не в стародавние времена, а сейчас.
Вернувшись к себе в кабинет, Никитин набрал номер криминалиста.
– - Александр Петрович, добрый день, это Никитин Василий Павлович, -- представился он, -- у меня к вам большая просьба. Можете провести почерковедческую экспертизу? Я предоставлю вам образцы. Отлично!