Прогулки с Бесом
Шрифт:
– Кто?
– Двойные, как всегда, придумали, и вы, как всегда проглотили.
– Смысл?
– Отвести внимание от себя. Знаете прекрасно "на воре - шапка горит", но почему не применяете к двойным непонятно. Тебе постоянно суют под нос: "быть преданным родине", а двойного преданности не касаются, двойному преданность "матери-родине" лишнее. Только по одной этой причине не следует переживать за отцово служение врагам. Есть и другое объяснение твоих переживаний: зависть.
– Как понимать?
– Просто: когда видишь героев прошлой войны - и тебе хочется быть "в славной когорте победителей", но хватает ума понять: "героического места в
– Ах, мой милый бесик, как ты добр и разумен: так просто и понятно объяснил многолетние душевные муки мои!
Многое из написанного "ни в какие ворота не лезет", но отказаться от сказанного не могу в случаях, когда бес согласен удалить набранный текст, иначе - "отозвать исковое заявление", как принято выражаться у судейских. Явление имеет название "подмена бесовского личным" и по совокупности изложенное подпадает под статью "сговор".
Дать ясные и исчерпывающие ответы о своём прошлом "с субъективных позиций" побудили многие причины, но сказать, какая из них в основе - не могу... хотя, нет, была одна, и, возможно, она-то и вынудила заняться увязыванием знакомых слов в предложения. Причин могло быть и больше, все разные и неповторимые, но первой всё же остаётся одна: бес! Это он был главным совратителем на клевету о "нашем великом прошлом" и все "выпады" - не мои, это всё его "наущения".
Но бесам виднее, куда и во что вселяться: первый шаг к "писательской пропасти" был совершён без участия беса и в благословенные времена "торжества социализма в отдельно взятой стране".
Началось с того, что товарищ по работе "на бытовой почве, находясь в состоянии алкогольного опьянения режущим предметом собственного изготовления ("кухонный нож"), нанёс телесные повреждения супруге в виде колото-резаных ран" - следовала фамилия пострадавшей.
Семейный "преступник" утверждал, что нанёс супруге всего одну "колотую" рану, иных не было, но работники "правоохренительных органов" не стали переписывать протокол:
– "Когда, где и кто видел, чтобы отечественные "работники органов правопорядка шли на поводу у нарушителей закона"!?
– милицейские протоколы в отечестве и во все времена оставались "объективными, исчерпывающими и правдивыми документами". Иных не было, не заводили. И тогда в протоколе упоминались "мягкие ткани", кои повредил товарищ жене. По приходе в себя, товарищ погрузился в состояние глубокого смущения после того, как ему объяснили, какие части тела супруги называются "мягкими", и что тыкать в них кухонным ножом - не дело! Она состоит из "мягких тканей", но наиболее мягкими для "выпившего лишнее товарища", тогда оказались неприличные для упоминания места. Мысль о возможной отсидки "за причинение телесных повреждений" не так угнетала "дебошира", как факт повреждения "мягких тканей" тела жены.
Вмешалась медицина. Уголовные дела, что произрастали в отечестве нашем на бытовой почве, как правило, без медицины не обходились. Крайне грубые, дикие и отсталые члены "советского общества" резали "мягкие ткани" - медицина порезы зашивала, зашив - "производила запись о проделанной работе", записав - уведомляла "органы" о резаном и колотом. Простая схема, проще не бывало.
К написанному медициной документу, "органы охраны порядка" добавляли замечания - рождалось "дело". Таким образом, сами того не желая, работники медицины, помогая страдающим, оказывались первыми у истоков уголовных дел. Акушеры, повивальные бабки. Конец цикла.
Ныне наблюдается явный прогресс: на экранах дурацких ящиков в сомнительных фильмах показывают операции по удалению инородных тел из тел героев и не совсем таковых. Что-то схожее с подпольным (без регистрации) лечением гонореи у высокого начальника.
В медицине, как и в юриспруденции, всё должно быть точно описано. Тогдашняя рана в "истории болезни" пострадавшей поминалась, как "колото-резаная". Почему рана попала в протокол под двойной фамилией - милиция не дала объяснений. Если бы рана упоминалась в милицейских документах как "колотая", то её можно было квалифицировать, как "неосторожное обращение с колющими предметами", и "возбуждение уголовного дела" пролетело бы над головой коллеги. В таком случае и я бы никогда не "вдохнул воздух судебных заседаний" и не выступил в благородной роли "общественного защитника".
Перед коллегой по работе маячил реальный срок заключения по статьям:
а) "изготовление холодного оружия",
б) "применение оного из хулиганских побуждений в состоянии алкогольного опьянения". Последний параграф был "отягчающим вину обстоятельством": в стране на то время возвышался "пик борьбы с бытовым пьянством" На борьбу с пьянством на производстве сил у страны уже не оставалось.
Следствие было пустяковым, "дознание по делу" коротким потому, что никто и ничего не скрывал. Налицо была унылая "бытовуха" и материала на телевизионный сериал, кои только входили в моду, явно не хватало. "Справедливую Судейскую" машину на явно слабое "дело" можно было вообще не запускать, а "дело" "спустить на тормозах": ко времени, когда товарищу пришла очередь "держать ответ за содеянное", обиженная супруга простила ему дурное обращение с её телом. Почему простила? Или потому, что рана телесная была не столь глубокой, чтобы основательно портить супругу биографию, или у неё были другие соображения, но семейные отношения к началу процесса пребывали в стадии "полного замирения". И супруг вступил в "полосу стойкой ремиссии" на выпивку, как сказал бы человек с медицинским образованием любой степени.
К тому моменту на филейной части тела супруги в районе "четвёртого верхнего квадранта левой ягодицы" остался пустяковый след размером всего в два операционных шва. Каких размеров остался след в душе супруги и как долго он "бередил душу" - такие ненужности милицейские протоколы прошлого не отражали. Делают такое ныне?
Результатом переживаний супруги был отказ от "судебного преследования" своей второй половины. Это было чисто женское решение: своя жена не должна сажать собственного мужа!
Дело шло к "замятию", и оно бы успешно замялось, но в нём продолжал торчать проклятый нож отличной стали! Вынуть его из дела, в отличие от других мест, не представлялось возможным. Эх, почему бы вместо ножа на тот момент не оказаться обычной вилке!? "Вопиющий факт" никак нельзя было отпустить без суда, даже и при "обоюдном согласии сторон" не судиться! "Телесные повреждения на бытовой почве с применением холодного оружия" (кухонный нож) явно не хотели проходить бесследно.
Но были и плюсы в том времени: "оступившимся на бытовой почве товарищам", организации, в коих "поскользнувшиеся" совершали "трудовые подвиги", руководство выделяло из среды самих трудящихся "общественных" защитников.