Прогулки с Бесом
Шрифт:
– Здание прочное, в нём засели враги, а потому сделаем в стене дыру, пехота ворвётся и вступит врукопашную. Всё ли в войну делалось со смыслом?
– Но вокруг пансиона жилые дома совецких людей, коих нужно освобождать, но не убивать и калечить...
– За два года оккупации основательно порченых вражеской моралью? Работавших на оккупантов и потерявших право называться "совецкими"?
– С чего начинается всякое совращение? С речи, а как "совецкие" граждане, не зная языка оккупантов, могли совратиться? Уж тебе-то, с твоими образованиями, следует знать об
Какого калибра снарядами плевалось орудие в стену бывшего пансиона благородных девиц - не знаю, но от работы артиллерии пыли хватало: пылила старая штукатурка, до переворотная, не советская.
Вот он, древний и любимый фирменный кирпич, коему не устану петь гимны: не поддавался старик разрушению! Сегодня думаю, что кирпич старинного изготовления каким-то образом не давал осколкам долетать до огорода, где без соли лакомился чужими помидорами. Осколков было мало, повизгивали не так часто, как хотелось бы слышать их "пение": новизна! И опять повезло: ни один из них не коснулся моего тела.
– Друг и напарник, ответь: к тому времени из разговоров взрослых хорошо знал возможности малого кусочка металла убивать и калечить живое:
– "Вон, Митькиного двоюродного брата осколок у бил" - но не прятался? И рядом свежий пример был: убитая женщина осколком отечественной бомбы в соседнем доме? Так почему и отчего, без малейшего "зазрения совести", продолжал нахально обирать и жрать чужие помидоры с маленьких кустиков? Маленькие, целиком в рот входили? Или твёрдо уверовал в свою неуязвимость? Или война так надоела, что получить смерть в кусочке металла от родного советского снаряда почитал счастьем? Выходом из всей этой сумятицы?
– На большие чувства и переживания, кои выстукиваешь сейчас, семилетние неспособны, малы, твои чувства далее выспаться и и чем-нибудь "набить утробу" не шли.
– Тогда что?
На подходе к концу первой книги заметил: активность беса уменьшалась, не лез "главред" с поправками, а если и был чем недоволен и требовал исправить - игнорировался техническим работником (мной)
"Поскучнел, поблек друг... ай, выдохся?
– думал, не говорил: "коли интересно - пусть и копается в моих мыслях... Надоело докладывать и спрашивать:
– "А как думаешь, как считаешь"?
– и забывал: тайные, невысказанные мысли вслух по-прежнему не доходили до компаньона.
Стрельба единственного советского орудия вывела матушку из равновесия и "предала земле"
– "Предание земле" христианский обряд, после коего в жизнь не возвращются.
– Знаю, видел и "отпевание", и "предание земле"
– "Предаться земле" родня безделью, где-то и удовольствие, и чтобы не умереть раньше срока нужно найти занятие, пусть и ненужное на взгляд со стороны. Отвлечься от тягостной мысли. В обычное, спокойное время, взаимно жалуемся на "плохое душевное состояние", а тогда слова оказывались лишними, даже и мальцы восьми неполных лет без слов понимали состояние родных и близких. Человек молчит, ничем заметным не проявляется, а что ему плохо - слышу...
– Ещё одна тема для докторской диссертации...
Благословенные моменты, когда отключается мозг и переходим под управление неведомой силы! Такое состояние в авиации называется "управлением воздушным судном на автопилоте", но кто матери был "командиром", а кто "автопилотом" не спрашивал...
– ... по причине младости и неумения составить столь сложный вопрос. Совсем, как собака: "всё понимал, а сказать не мог" В особых условиях мозг отключается и уходит в сторону:
– Не могу спасти тело, возможности ограничены, отключаюсь, бери управление, действуй!
– кричал Мозг и терял сознание.
Военная обставновка, медленно и неуклонно приближавшаяся с востока, предупреждала:
– Пора вязать узлы с подстилками и двигаться с семейством в каменоломни на сохранение жизней, и чем быстрее - тем больше шансов остаться в живых
Невидимая пушчонка, методично плевавшая снаряды, особого страха не наводила, в расчёт не бралась, похоже, мощь орудия далее стены здания не простиралась, но и этого хватало чтобы поспешить с отбытием в каменоломни, а мать основательно "предавшись земле" чего-то ждала. Через годы понял: мать ничего не ждала, пребывала в ступоре и была готова умереть, не дожидаясь смерти.
Причин хватало: события приближались с ненужной скоростью, отец отсутствовал третьи сутки, невидимая пушка неизвестного калибра долбила в стену здания бывшего пансиона агородных девиц не забывая и нервы слушателей.
– Логика говорит, что слушатели должны радоваться, стрельба приближала минуту освобождения, а что родной снаряд кого- успокоит навсегда - так это незаметный мазок в общей благостной картине.
Сынок жрал помидоры чужого огорода, защитив совесть малого размера отечественным "не пропадать же добру" и не думал прятаться от работы освободительной артиллерии, и шло к тому, что бессовестный малый вот-вот получит порцию металла в тощее тело.
Влети осколок в жизненно важные районы тела и прикончи , без мучений - благо ему и всем, а если покалечит!?
– Осколки родных снарядов миновали по причине: мелковатой, неинтересной целью представлялся.
– Могу изложить иное соображение?
– Валяй!
– Снарядные осколки одушевлённые предметы, от совецких снарядов особенно, а потому подчинялись закону: "в тела, размерами в одну треть от взрослых не влетать!" - вот и пролетали мимо...
Солнце ещё опустилось на метр к земле, невидимые пушечных дел мастера прекратили работу: закончился рабочий день, или надоело без результата бить в стену пансиона.
И как только умолкла пушка - на улице появилась грузовая машина с усиками, как и те, что в городском сквере зимой сорок второго года и в капонире, отрытом немцами в монастыре.
В кузове стояли русские железнодорожники и двое немцев с автоматами. Игра событий с временем: автоматы видел в конце июля сорок третьего, а что за штука немецкий автомат - вычитал в литературе через полсотни лет.
Рядом с отцом стоял улыбающийся во весь рот Крайродной:
– Мать, нас в Германию отправляют!
– кого "нас" и понимать не надо: всех, кто работал на Рейх.