Проходящий сквозь стены
Шрифт:
Глава 7
За окном машина сорвалась с места и на скорости понеслась по узкой дорожке между домов в сторону широкой улицы. Я поспешно вышел, квартирная дверь захлопнулась со щелчком, я вызвал лифт и поспешно вошел в кабинку. Время рабочее, никто не подсел по дороге, а из дома я вышел, привычно сгорбившись и пряча лицо.
Когда я сворачивал за угол к метро, к дому на большой скорости подлетели две машины с затемненными стеклами. Из одной сразу вышли четверо крепких ребят и бросились к подъезду. Из второй машины никто не высунул
Я еще больше сгорбился, впереди показался приближающийся троллейбус, сразу несколько человек ускорили шаг, а двое пустились вприпрыжку. Побежал и я, а когда троллейбус остановился, я нагло втиснулся в салон в числе первых, хотя обычно пропускаю стариков и женщин, ну не может сын учительницы иначе.
Дрожащими руками, не попадая ключом в дырочку двери своей квартиры, отворил кое-как, ввалился в прихожую.
– Мама, ты дома?
Заглянул во все комнаты и кухню, пусто. Ноги подкосились, я едва дотащился до дивана и рухнул. Крупная дрожь начала бить с головы до ног. В троллейбусе и в метро как-то держался, вокруг люди, но сейчас чуть не визжу: я же убил человека, я же в самом деле хотел только оглушить, но впервые вот так человека, паника ударила моими руками изо всех сил…
Зажмуривался, но этот момент, когда толстый металлический стержень с силой бьет по лысой голове, запечатлелся, как на кинопленке, и проигрывается раз за разом. И нельзя дэлэйтнуть или эразить, можно надеяться только, что со временем запортится, потускнеют краски, перестанет волновать… вот так, как сейчас.
Перед приходом мамы наконец-то раскрыл рюкзак, банки со спортивными добавками пораспихивал так, чтобы не спросила, почему сразу столько и откуда на них деньги взял. А вот доллары перекладывал с места на место, торопился, любая щель кажется ненадежной. Не под матрасом же прятать, мама начнет перестилать, сразу наткнется…
Одну пачку пересчитал, десять тысяч долларов. А таких пачек тридцать штук. С ума сойти, да я прибавку в полсотни зеленых жду как не знаю какого счастья, уже придумал, на что буду тратить, а здесь…
В прихожей прозвенел звонок, я прибежал, посмотрел в глазок, мама улыбнулась и кивнула, одобряя, что не открываю кому попало, а то ходят тут всякие, среди них могут быть и грабители. Я повернул защелку, дверь открылась.
Мама внимательно посмотрела на мое лицо и влажные волосы.
– Умылся? Хорошо, а то стал забывать… Приходишь с улицы – надо обязательно мыть руки.
– Да, мама, – ответил я послушно. Она в удивлении вскинула брови, не ослышалась ли. Вообще-то я никогда не хамлю маме, как почти принято у многих, но и особого рвения не выказываю в обязательных ритуалах, как то чистить зубы на ночь, кому мне во сне улыбаться, или непременно мыть руки в туалете, будто только что держался за невыразимо смрадную мерзость, а не за то, что теперь называют мужским достоинством ввиду потери настоящего мужского достоинства.
Она ушла мыть руки и готовить ужин, через десять минут заглянула ко мне. Лицо взволнованное, в глазах тревога, что только усиливается с каждым годом.
Я сидел перед компьютером, мама деликатно зашла с другой стороны, чтобы не видеть, что у меня на экране.
– Почему с работы так рано? – спросила она с тревогой. – Вашу фирму закрыли?
– Все в порядке, – ответил я с натужным оптимизмом. – Меня перевели на работу еще выше! Теперь обрабатываю заказы. Видишь, новый файл открыл…
Она даже не посмотрела на комп, для нее это непонятное чудище, и ко всем, кто работает, а не играет, испытывает огромное уважение.
– А платить будут?
Не спросила, будут ли платить вообще, деликатная, щадит меня заранее, я заверил с еще большим оптимизмом:
– Вдвое больше!
Она не поверила, покачала головой:
– Что, вот так будешь сидеть дома, а тебе еще и платить будут?
– Мама, я не просто сидеть буду, а работать!
– Дома?
– Мама, сейчас только токари работают стоя, а программисты – сидя. Наша работа ценится.
– А отвозить как?
– По емэйлу, – объяснил. – На Западе некоторые фирмы вообще не видят своих работников годами. Это очень прогрессивно.
– Что ж тут прогрессивного?
– Никакой дискриминации, – объяснил я. – Хозяин даже не знает, белый или негр на него пашет. И к женщинам под юбку не залезешь. По Интернету это как-то еще не получается, хотя научная мысль в этом направлении работает с ужасающей силой.
Она поморщилась.
– Какие гадости говоришь… Но если все так, то… ты уж держись за эту работу.
Она вернулась на кухню, откуда уже начинают заползать ароматные запахи жареного мяса, горячего супа.
Потом, как обычно, сядет проверять тетради, а вот мне надо думать, что делать дальше. Я вообще влип. Следов, правда, не оставил, найти не сможет ни милиция, ни братки, но что самому делать с мешком долларов?
Сегодня на работу не пошел – глупо уродоваться за десять-пятнадцать долларов в день, когда у меня триста тысяч. Едва мама ушла в школу, я отправился на вокзал, в автоматической камере хранения поместил объемистый сверток в металлический ящик, закрыл, подергал, так все делают, и ушел с деловитым видом челночника: еще много надо оббегать мест, отовариться, чтобы успеть к своим животным в Бобруйск.
Дома оделся в тугие джинсы и майку, пора побродить по дому, в котором обитаю. А то живу себе и живу, а соседей не знаю. Как дальних, так и ближних.
Температура в теле начала спадать, хотя остается чуть выше обычной, ломота в костях прошла. Организм, похоже, приспосабливается к новым условиям. Человек – это, по сути, гомеостат. То есть устройство, которое автоматически из любого состояния стремится вернуться к исходному, к норме, когда температура тридцать шесть и шесть, давление сто двадцать на восемьдесят, какой-то там процент щелочности и кислотности крови, словом, чем бы мы его ни раскачивали – болезнями, похудениями, тренировками, стрессами, пытками или разводами, – он лишнее выводит с мочой, нужное накапливает, а то и синтезирует сам.