Проходящий сквозь стены
Шрифт:
Душа компании и вообще центр внимания – Эльвира, яркая и остроумная, малость эпатажная, как в одежде, так и в поведении. Красивой не назовешь, но живость и блеск ума, что виден в каждой реплике, держат мужчин возле нее, в то время как у Ляли и сиськи больше, и сама как куколка, но к ней столько же внимания, как и к ее подруге Жене: у этой почему-то смиренно-испуганный вид, всем улыбается виновато-застенчиво.
Еще заметна Ванда, ее как будто выдернули из деревни, где все встают затемно, кормят скотину, а потом в поле под жарким солнцем то ли жнут, то ли молотят:
Несмотря на плотный загар, горячий румянец у нее часто проступает на щеках. А губы, и без того полные, налитые сладким соком, как спелая черешня, темнеют, становятся невыносимо сексуальными. Я залюбовался ее руками, крепкими, сильными, без выступающих рельефных мускулов, однако под кожей чувствуется крепость тугих мышц. Пальцы, как ни странно, очень изящные, тонкие, ей бы изысканные маникюры носить, однако ногти острижены коротко, это чтобы по клаве стучать без помех, очень крутая и современная.
Надержавшись бокал, я поставил его обратно на столик. С балкона доносится игривый смех, довольные мужские смешки, как будто кто-то сумел задрать телке юбку, а другие одобрительно ржут.
– Что-то вы заскучали, – раздался голос сбоку.
На меня выжидающе смотрит блондинка на шпильках и с глубоким вырезом. В руках два полных бокала, один протянула мне. Я нехотя поднялся, принял бокал, отказаться трудно, когда смотрят так требовательно.
– Я не очень компанейский человек.
– Почему? – спросила она требовательно. – Работа мешает? Или семья?
– Ни то, ни другое, – заверил я.
– Что-то третье?
– Третье только плохим танцорам мешает, – объяснил я деликатно.
– Так почему же?
– Характер такой.
Она сделала небольшой глоток, медленный и умелый, снова я неотрывно смотрел на этот раз на полные ярко накрашенные губы. Она не отрывала от меня изучающего взгляда.
– Чем занимаетесь?
– Да чем придется, – ответил я и, чтобы смягчить, добавил: – Жизнь такая, приходится браться за любую работу, чтобы выжить.
Она не спускала с меня пристального взгляда.
– Но у вас дела идут хорошо, не так ли?
– Разве? – переспросил я. – Я бы так не сказал.
– Тогда у вас очень высокие требования, – заявила она.
– Почему?
– Судя по тому, с каким почтением к вам отнесся хозяин этой вечеринки…
Понятненько, лиса-охотница. Четко знает, что ей нужно, чего хочет, к цели идет напролом. Наверняка уже у всех узнала, кто кем работает и сколько получает. Остался я, темная лошадка. Когда открывала мне дверь, ничего не увидела примечательного: на парне дешевая майка и потертые джинсы, сейчас же надо побыстрее разобраться, пока конкурентки не опомнились.
– Я просто старый друг, – объяснил я. – Еще со школы.
Она усмехнулась.
– Как будто это было так давно!
– Ну и что, – возразил я. – Из школьных друзей я здесь единственный.
Она взяла из моей руки пустой бокал, грациозно повернулась, и, пока замедленно ставила на подоконник, я рассматривал открытую спину, ровную и безукоризненную, без единого пятнышка, только пара мелких розовых родинок ближе к пояснице. Охотница явно догадывается, какие мысли мелькают у меня в это время и в какие позы я ее ставлю, и когда повернулась, в ее серых глазах было победное понимание. И согласие разделить со мной постель сразу же после вечеринки.
А вот и ни хрена, ответил я мысленно. Тут девчонок хоть жопой ешь, и все, или почти все, умеют все то же, что и ты. А мне, как и большинству мужчин, с ними проще. А от тебя потом хрен отделаешься.
– Хорошо, – произнесла она, – когда школьная дружба держится. Кстати, здесь много хорошеньких девушек. Простенькие, правда, зато без затей.
Она улыбнулась, стараясь, чтобы выглядело дружески, удалилась, не показывая разочарования. К ней тут же подошел один в костюме от Версаче с фужером в руке, и по тому, как она взяла, я понял, что парень уже на крючке. Возможно, есть и еще один-два таких здесь, а вне этой компании у нее наверняка есть самцы, которых раскручивает по полной, присматривается, на ком же остановиться окончательно. Для охотницы нет проблем, чтобы утром потрахаться с одним, днем со вторым, а вечером – с третьим. Главное, для дела.
И все-таки, как ни старался Вован разнообразить ДД, но все свелось к банальнейшему сидению за столом, жранью и пьянке. В вечно голодной России сложился стереотип праздника: много еды и много питья. Мол, хоть на праздники наедимся.
Правда, еще время от времени танцевали в большой комнате, щупали женщин на балконе и на кухне. Эльвира сбросила сперва майку и танцевала, играя голыми сиськами, потом сбросила и юбчонку.
От ее танца несло жаром, она смеялась и блестела белыми зубами, но ее никто не лапал, не щупал, все смотрели восторженными глазами, а женщины натужно улыбались.
Не дожидаясь, когда ДД подойдет к концу, я распрощался со всеми, пожелал гулять до утра. Ляля, тихая куколка, пошла со мной, я усадил ее на переднее сиденье, она вздыхала и смотрела на меня добрыми коровьими глазами.
– А ты не нажралась, – заметил я одобрительно.
– У меня на другой день голова болит, – пожаловалась она. – Так что я предпочитаю соки. И мороженое.
– А вино?
– Не больше одного бокала.
– Какая прелесть, – сказал я.
Она посмотрела на меня с немалым удивлением.
– Я думала, все предпочитают пьяных.
– Это те, у кого комплексы. Или старшее поколение, у них женщин приходилось спаивать.
– Зачем?
– Иначе не трахнуть, – объяснил я с видом знатока. – Секс был только опасный, другого не было.
– А-а-а-а…
Машина быстро и легко неслась по ночной Москве, словно низко летящая птица над озером. Асфальт, еще мокрый после поливочных машин, блестит, утки часто обманываются и садятся на него. Мне самому уже трижды приходилось объезжать таких дур, что присели отдохнуть на «воду».