Проходящий сквозь стены
Шрифт:
— Какие ваши доказательства? — пасмурно рыкнул я.
— Вспомни, о чем говорил Стукоток перед тем, как вырубился.
— Стукоток? Перед тем, как… Слушай, поганый, у нас здесь что, викторина? Я не помню.
— Ладно, — мягко и терпеливо, как при разговоре с малолетним имбецилом, начал объяснять Жерар. — Восстанавливаю события. Перехватив тебя на задворках «Скарапеи», вместо того чтобы быстро увести (или увезти) подальше, что было бы разумно, Стукоток начал умышленно тянуть время. Его в последний момент осенила какая-то идея, которая требовала подтверждения или опровержения. Какая это была идея, он нам так и не сказал, вырубился. Но я догадался еще тогда. Идея о том, что
— Вот именно, — перебил я. — Разложился на составные элементы.
— Соврал мужик, — парировал бес.
— Это он вам соврал, овцам тупым! Я, когда сквозь стену прохожу, даже от насморка вылечиваюсь. Даже от гриппа. Ты у нас зверь шибко образованный и наверняка понимаешь, что это значит. Вирусы, и те не переносят транспозиции. А это уровень не клеточный — атомарный! Я, если хочешь знать, вообще не уверен, что из стены выходит тот же человек, который в нее вошел. А их сраный «Гугол»…— я махнул рукой.
— Ты что же, намекаешь, — тревожно тявкнул бес, — что он не извлек эту шнягу, а наоборот — вмонтировал ?
Господи, да он гений!
— С вашей помощью, — безжалостно заключил я.
Сцену, которая возникла минуту спустя, я берусь описывать только штрихами. Ее на театре надо ставить. Жерар выл — натурально, как верный пес над хладным трупом хозяина. О том, что владеет членораздельной речью, он напрочь забыл — и все порывался разбить голову об ножку стола или хотя бы облобызать мои ступни. А я пребывал во власти возрастающей ипохондрии. С новой силой заявила о себе сиропная липкость мира. «Вот таким, значит, карамельным человечком я и буду, пока мой персональный „Гугол“ не подключат к управляющему органу, — лениво думал я. — А может, и после». Шажок за шажком продираясь мыслью сквозь заполнившую голову патоку, я вчуже воображал, как Арест, не пряча злорадной гримасы, торопится сейчас к какому-нибудь своему манипулятору-«геймпаду», чтобы поворотами джойстиков и нажатиями кнопок заставить меня как можно скорее плясать под его гадскую валторну. Одновременно я, стоя перед раскрытым холодильником, жрал прямо со скорлупой перепелиные яйца. Холодненькие. Вот приспичило, и все тут!
И этой ерундой мы занимались вместо того, чтобы действовать!
В соображение мы пришли одновременно.
(Позднее я узнал, что именно в этот момент выходивший из старокошминского Дворца детского творчества Сын Неба попал под потерявший управление самосвал. Нелепая случайность: старенького шофера поразил за рулем инсульт, и разогнавшаяся машина буквально намотала Ареста Горемыковича на колеса. Вместе с ним превратилось в тюрю все содержимое его саквояжа. Включая какое-то высокотехнологичное устройство, останки которого так и не были идентифицированы. Экспертами было решено, что это карманный компьютер-«наладонник» типа «Palm» или «Pocket PC», но я-то знаю правду. Знаю, для каких игрушек предназначался этот клепаный гаджет. Понимаете, Кракен уже тогда держал меня на поводке. Правда, еще на длинном, дающем некоторую свободу действий, но — уже!)
Когда Жерар заорал: «Лезь в стену, Паша!» — я как раз запустил пальцы под резинку трусов.
Со стеной он, конечно, загнул. То есть я бы и рад был — опять же кругом обожаемый кирпич старой кладки, — но не в сегодняшнем состоянии. Мне и филенчатая дверь ванной, к коей я спешно проковылял, показалась «линией Маннергейма», помноженной на «линию
Инстинкты сработали. Я дернулся вперед.
И налетел на острия. Ощущение было такое, точно меня враз продырявили сотни пик, рогатин, копий. Тысячи раскаленных гвоздей и тысячи пропитанных ядом шипов. И миллионы заноз-щепок. И миллиарды мельчайших колючек: обрезков проволоки, ногтей, волос, иголочек стекловаты, чего-то вовсе уж неопределимого… Я больше не чувствовал тела, своего тела. Оно целиком состояло из этих колюще-режущих, язвящих самое себя штыков. Оно рассыпалось. Только однажды до сих пор мне довелось испытать нечто подобное—когда в беспутном детстве я, экспериментируя, ломился сквозь другую дверь, железную. Тогда мне повезло…
Как и в этот раз. Теряя рассудок, решительно не понимая, кто совершает транспозицию — ведь моей личности больше не было! — я принялся выдавливать острия наружу. Чем? Как? Из чего, наконец? Не знаю. Это продолжалось вечность. Или миг. А может, вообще не продолжалось — и даже не успело начаться. Но когда последняя микроскопическая щетинка с отвратительным сухим шорохом выпала на прохладный кафель ванной, я обрел себя. Прежнего. — Жерар, — заорал я весело, — лентяй чертов! А ну, зажигай плиту, живо!
Он сунул голову внутрь. На морде было вписано радостное недоверие.
— Плиту?
— Канэчно, биджо! — воскликнул я, имитируя «грузинский» акцент. — Чахохбили кушать будем. Шампиньоны в сметане. Зачем спрашиваешь? Разве не видишь, какой твой друг голодный? — И добавил, чтобы доказать, что со мной полный порядок: — Могитхан горгистраге!
— Тьфу, матерщинник! — облегченно гавкнул пес и бросился лизать мне лицо.
Я лежал на полу, отбивался и хохотал.
— С Когортой занятная штука получается…— минут десять спустя говорил Жерар, перемежая рассказ азартным чавканьем и поминутно облизываясь. Грибы он предпочитал употреблять полусырые. — О «Джангаре» слыхал?
Я отрицательно покачал головой. Рот у меня был забит.
— Если без ненужных деталей — это калмыцкое подразделение Опричной Когорты. Клон с национальным колоритом. Сам понимаешь, такой разудалый батыр, как наш старичок, избегнуть членства в «Джангаре» просто не мог. Опять же понятно, что активная фаза служения прошла вместе с молодостью. Тем не менее он до сих пор числится внештатником, годным к мобилизации в случае большой полундры. Имеет он и доступ к общим базам информации. Так вот, Овланчик осторожненько навел справки и выяснил, что императрицынские опричники никакого касательства к делу о погроме во Дворце детского творчества Старой Кошмы не имеют. И вообще, история с «СофКомом», «Гуголом» и. вживляемыми в мозги «личинками „наездников“ внимания когорты покамест избежала. Ну а мы со старичком приложим все старания, чтобы избегала и в дальнейшем.
— Ни хрена себе сюжетец! — изумился я. — А как же Стукоток? Он-то тогда кто? Самозванец? — Я покачал в сомнении головой. — Сдается мне, больно он крут для самозванца.
— Умница! — похвалил бес. — Правильно тебе сдается. Поэтому слушай дальше. Какое-то время назад числился в Когорте один тип. Характерец у него был не подарок, но зато баклуши парень не бил и по направлению, за которое отвечал, работал плотно, без промахов. Хоть и крайне жестоко. Впрочем, соратники за лютость его вряд ли осуждали. Потому что специализировался он на маммофагах.