Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Можно было без преувеличения сказать: смерть Августа потрясла всю империю. Да, о его болезни много говорили, обсуждали кандидатуры возможных его преемников, но как-то не всерьез. Целые поколения родились, выросли и даже успели состариться за время его правления, и Август казался несменяемым и бессмертным. О временах, когда Рим был республикой, уже успели забыть. Имя Августа звучало не реже, чем имена богов, им клялись так же, как Юпитером или Марсом. Статуи Августа стояли повсюду — в каждом городе, во всех общественных местах. Перед Августом трепетали народы, его железным легионам покорялись страны, его любили, ненавидели и боялись, как бога, которого можно бояться или любить, но к которому нельзя оставаться равнодушным.
Когда уходит такой человек, вся жизнь в стране словно замирает на время. Единственным и основным событием становятся похороны. Еще бы! Для простого смертного погребение — всего лишь закономерный и обычный ритуал, разница только в том, что богатого хоронят пышно, а бедного — скромно (а кого и вовсе не хоронят, пуская вниз по Тибру). Но для императора, а тем более такого, как Август, переход в иной мир не является просто смертью, это перевоплощение, может быть, в божественную сущность, некий подвиг, едва ли не превосходящий все его прошлые заслуги. И если при жизни Август со всем справлялся сам, то теперь долг всех лучших людей отечества был в том, чтобы помочь ему перейти в новую сущность со всей возможной торжественностью и почетом. Похороны Августа следовало обставить так, чтобы даже великие боги на небесах не смогли их не заметить.
Родным и близким Августа не пришлось размешивать свою концентрированную скорбь различными мелкими хлопотами и заботами, связанными с ритуалом погребения. Народ взял все тяготы на себя, предоставив благородной госпоже Ливии, Тиберию с сыном Друзом, Германику с Агриппиной и детьми, Антонии, Клавдию (от которого на похоронах, по правде сказать, мало было бы толку), Ливилле и другим — спокойно оплакивать своего мужа, отца и деда.
Количество людей, желающих принять участие в похоронах, не поддавалось исчислению. Кому не захочется иметь отношение к делу, которым явно распоряжаются небесные силы? Ведь несомненный оттенок божественности лежал на всем происходящем. И доказательств тому было достаточно. Как, например, еще объяснить тот факт, что Август умер девятнадцатого августа — в тот самый день, когда пятьдесят шесть лет назад он впервые получил власть (хоть и в составе триумвирата)? А то, что он умер на той же постели, что и его отец? Это все были, конечно, не простые совпадения.
В эти печальные дни много вспоминалось случаев из жизни Августа. Вспоминали, что когда-то давно, когда он был еще мальчиком, у него из рук слетевший с неба орел выхватил кусок хлеба, но не стал улетать с добычей, а, покружившись над ним, спустился и вернул ему хлеб. И это никакие не выдумки, тому было много свидетелей! А случай с лягушками? Ведь это было настоящим чудом! Младенец Август (тогда еще Октавиан) и говорить-то не умел еще, лежал в колыбельке и очень страдал от шума, производимого лягушками из рядом находившегося пруда (дело было в дедовской сельской усадьбе). И едва ли не первыми словами маленького Октавиана стали слова приказа лягушкам замолчать. И что же? Лягушки замолчали! Мало того — в этом пруду они молчат до сих пор, уже больше семидесяти лет, потому что Август не отменил своего распоряжения! Пусть тот, кто сомневается, поедет туда и проверит, а заодно и сам попробует найти где-нибудь пруд с лягушками и велит им не квакать. И увидит, можно ли тут обойтись человеческими силами. Легче остановить стадо боевых слонов, чем утихомирить эту ораву, которая вопит на миллион голосов, как ты ни бегай по берегу пруда и ни размахивай руками.
Итак, великая империя принялась хоронить своего повелителя. Первым делом его следовало доставить в Рим: свои останки Август завещал поместить в мавзолей, выстроенный им в свое шестое консульство в живописном месте между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра.
Тело понесли в столицу на руках. Этой работы удостаивались только высшие магистраты городов, муниципальные декурионы и почетные граждане. Им приходилось часто сменять друг друга — не потому, что тело было тяжелым, а потому, что носильщики были людьми большей частью пожилого возраста, да их и набралось слишком много, и, чтобы хватило всем, они менялись каждые четверть мили. Стояла сильная жара, и Августа несли ночью, от захода до восхода солнца — так распорядился Тиберий. Тело уже было тронуто разложением, и на ночном холодке должно было лучше сохраниться. По обеим сторонам дороги всегда стояли толпы окрестных жителей с факелами — всем хотелось, несмотря на столь неудобный час, попрощаться с императором, и дорога, таким образом, на всем ее протяжении была хорошо освещена.
Под утро шествие останавливалось, и тело переносили в главный храм ближайшего городка. Вообще-то покойникам не место в храмах, но к Августу это правило словно бы и не относилось — и ни один местный жрец не протестовал: ведь покойный император был не человеком, а по меньшей мере полубогом. Хотя его и приходилось обкладывать бычьими пузырями с ледяной родниковой водой.
Так его несли от Нолы до самых Бовилл — предместья столицы. В Бовиллах навстречу своему императору вышло сословие всадников, ведь именно к этому сословию он по рождению принадлежал. Передавая из рук в руки, тело Августа внесли в столицу и доставили на Палатин, в его любимый дом.
В это время в сенате кипели жаркие споры по поводу устройства процедуры погребения.
Август, конечно, оставил распоряжения на этот счет. Сожжение на Марсовом поле, мавзолей. Список его деяний, вырезанный на медных досках — чтобы те стояли у входа в мавзолей. Довольно скромные пожелания, вполне соответствующие духу римской гражданской доблести. Единственная просьба — не хоронить с ним в одной усыпальнице обеих Юлий — Старшую и Младшую, потому что Август, составляя несколько лет назад погребальные распоряжения, знал наверняка, что, сколько бы ему ни осталось жить, до самой смерти он их не простит.
Но эта простота, которой хотел Август, никого не устраивала. Сенаторы наперебой предлагали все новые и новые почести. Громче всех в сенате выступал Азиний Галл, не отставал от него и Луций Аррунций. К ним обоим Август при жизни относился доброжелательно, хотя и говорил порой, что оба они мечтают об императорской власти. Возможно, желая отплатить Августу за доброе отношение, а может быть — для того, чтобы привлечь к себе побольше сенаторского внимания, они вносили предложение за предложением, чтобы придать ритуалу как можно больше торжественности. Но могла быть и еще одна причина: сенатские дебаты проходили в присутствии Тиберия, бывшего (по праву соправительства с Августом) первым среди сенаторов — принцепсом.
Азиний Галл (его Тиберий ненавидел как человека, женившегося на Випсании) предложил, чтобы тело Августа было сожжено не на Марсовом поле, а на Форуме, и процессия прошла через Триумфальные ворота, что было явным новшеством. Луций Аррунций же добавил к этим предложениям о посмертном триумфе следующее: во главе процессии следовало нести статую Победы, извлеченную из здания сената, а вслед за ней, перед телом Августа люди из знатнейших всаднических и сенаторских родов должны были нести вырезанные на медных же таблицах заголовки законов, изданных Августом, названия земель и народов, им покоренных.
Тиберий выслушивал предложения сенаторов, пока ни во что не вмешиваясь. Он сидел на самой верхней скамье, прикрыв голову полой тоги в знак траура.
Поощряемые его молчанием, сенаторы со всех сторон сыпали все новыми и новыми выдумками. Один говорил, что нужно отобрать в лучших семействах самых красивых мальчиков и девочек, чтобы они сопровождали процессию плачем и горестными песнями. Еще один сенатор потребовал, чтобы в день похорон все поснимали с пальцев золотые кольца и заменили их железными. Появлялись и более значительные предложения — перенести, например, название «август» на месяц сентябрь, потому что император родился в сентябре, а в августе как раз умер. Или записать во всех летописях время от рождения до смерти Августа как век его имени — чтобы таким он и остался для будущих поколений.