Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Агриппину же солдаты просто боготворили и восхищались ею. Она была истинной римлянкой — настоящей сподвижницей Германика, всегда готовой делить с ним опасности и трудности военной жизни. Она была незаносчива, целомудренна, не пользовалась правом жены главнокомандующего заставлять солдат работать на себя, всегда старалась смягчить наказания, упрашивая легатов не быть чересчур жесткими, одним словом — если Германик был своим солдатам отец, то Агриппина могла считаться матерью и благодетельницей.
Спокойный за своих жену и сына, Германик был очень встревожен известием о смерти Августа. И это было не только личное горе. Он
Галлия в целом слыла довольно мирной провинцией, она охотно романизировалась, исправно платила налоги и поставляла надежных солдат в войско империи. Жизнь там была вполне благополучна. Римская власть защищала Галлию от нападений внешних врагов, предотвращала внутренние распри — а жить всегда легче, если кто-то следит за порядком и поддерживает его. Но то, что великая империя лишилась великого Августа, могло внушить вождям некоторых племен необоснованные надежды на свободу и независимость, и не столько надежды, сколько желание устроить суматоху, во время которой можно будет неплохо поживиться.
В распоряжении Германика было немного войск — лишь когорта Шестого легиона, которую он привел с собой. Других резервов не было, потому что нельзя было отзывать войска, стоящие на границах не усмиренной пока Германии. Когда же вслед за известием о кончине Августа пришла весть о том, что новым императором стал Тиберий, обстановка в Галлии сразу начала вызывать опасения.
Галлам почему-то не нравился Тиберий, не нравилась им и перспектива жить под его властью. Вот Германик, уважаемый всеми и повсюду, им нравился, и именно его они хотели бы видеть во главе империи как человека разумного, доброго и в высшей степени справедливого. Мало того, подобные настроения появились и в окружении Германика. Ему, тяжело переживавшему утрату, все настойчивее стали намекать друзья и соратники, что если бы он только захотел скинуть Тиберия и занять его место, то вся армия, а за нею и весь народ помогли бы ему в этом.
Германик хорошо знал своего названого отца, знал и то, что Тиберий его не любит, ревнует к его воинской славе и, наверное, подозревает в самых преступных замыслах. Дурной нрав и пороки Тиберия тоже были Германику известны. Что и говорить, он не в восторге был от того, что Рим выбрал в императоры Тиберия — чувствовал, что произошло это благодаря множеству козней, к которым имела прямое отношение Ливия, возможно, причастная и к убийству своего сына, родного отца Германика. К тому же Германик узнал и о смерти Агриппы Постума, и у него не было сомнений в том, кто организовал это гнусное убийство — все те же Ливия и Тиберий.
Но рассуждать обо всем этом было уже поздно. Императором Тиберия утвердил сенат, и отныне дело Германика и прямой долг его был — повиноваться новому властителю беспрекословно. Императорская власть священна, и Германик знал одно: всякого, кто против нее поднимется, нужно жестоко карать, как он сам карал мятежных паннонцев. И неужели он, тот, кому Рим доверил свою военную силу, уподобится преступным мятежникам? Этого не будет никогда! Своему окружению он настрого запретил даже упоминать о такой возможности, пригрозив, что за государственную измену казнит любого, каким бы близким товарищем он ни был.
Так же жестоко он пресекал подобные настроения в Галлии. Едва вожди секванов и белгов — самых многочисленных и сильных галльских племен — обратились к Германику с предложением стать вторым Августом, как он тотчас же привел свое небольшое войско в состояние боевой готовности и заставил колеблющихся вождей принести клятву верности императору Тиберию. Они покорились. На общем совете (в присутствии Германика) такая присяга была секванами и белгами принесена, и в ознаменование этого события был построен из камня памятник, на котором помещена доска с текстом присяги — чтобы местные вожди постоянно имели ее перед глазами.
На всякий случай Германик со своей когортой и вспомогательными галльскими войсками обошел провинцию. Таким образом, каждый мог убедиться в том, что римская власть жива, сильна, все видит и сможет принять меры, если это будет необходимо. Германик мог считать свою миссию выполненной и уже готовился доложить об этом Тиберию и сенату, как к нему пришли новые известия, на сей раз — с германской границы, из Нижнего лагеря Цецины, где находились Агриппина и маленький Калигула.
Произошло вот что.
Нижние легионы, узнав о смене власти, отреагировали на это известие довольно своеобразно. Когда траурные церемонии были закончены и легат Цецина дал войску пару дней отдыха от всех работ, по лагерю стал разноситься слух о том, что в завещании покойного императора личному составу действующей армии выделены огромные суммы. Вроде того, что Август, в благодарность солдатам за их многолетний труд по защите границ империи, решил перед смертью, что наградит их всех достойно. Размеры вознаграждения назывались самые разные, но чаще всего говорилось о тысяче золотых легионеру и восьмистах — участнику вспомогательного войска. Тысяча золотых — подумать только! На эти деньги после увольнения со службы можно обзавестись неплохим хозяйством! Не зря, значит, они проливали кровь. Слава щедрости Августа, отца отечества!
Общая особенность солдат — они всегда верят слухам, на том основании, что дыма без огня не бывает. Не случайно, например, солдат знает о готовящемся наступлении раньше, чем генералы начинают его задумывать. Грядущая награда всем кружила головы. Говорили даже, что можно было рассчитывать и на более щедрые выплаты, если бы сенат их не ограничил, опасаясь опустошения казны. Ну да ладно! И на том спасибо! Многие даже принялись шить вместительные кожаные мешочки для хранения денег, советуясь друг с другом о том, какого размера их следует делать, потому что никто не видел раньше тысячи золотых сразу и не мог представить, сколько места она занимает в пространстве.
А через несколько дней эдикт сената об императорском завещании был зачитан на общем построении. Это прозвучало как удар грома с безоблачного неба! Вместо тысячи золотых солдатам отвалили по триста сестерциев, то есть по три хорошеньких золотых монетки. Даже если выплатят награду бронзой, то приготовленные мешочки не заполнятся и наполовину!
Но обиднее всего показалась солдатам даже не мизерность награды как таковая. В эдикте ведь упоминались и другие выплаты — оказалось, что преторианская гвардия получила на каждого в три раза больше, чем они, серая скотинка! И даже римская городская стража получила больше, хоть и ненамного, но больше! Вот тебе и справедливость!