Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Но затем он перешел к событиям последних дней. Как они могли, спрашивал Германик, забыть о воинской дисциплине и выдержке? Как посмели поднять руку на командиров? Где находятся тела убитых центурионов? Где войсковые трибуны и старшие офицеры?
Тут как раз к трибуналу, пробравшись сквозь плотные ряды сомкнутого строя, подошла группа старших командиров во главе с Авлом Цециной. Узнав о том, что Германик в лагере и даже сумел каким-то образом управиться с солдатами, они поспешили присоединиться к своему главнокомандующему. И их появление стало как искра, упавшая в ворох сухой соломы, — солдаты вновь подняли крик и, сломав строй, окружили трибунал. Со всех сторон Германику показывались рубцы на теле, язвы, разевались рты,
И разумеется, дошло до того, что самые отчаянные принялись вопить: «Германика в императоры! Германик — наш император!» Этот клич мгновенно подхватило все войско. «Веди нас на Рим! — кричали Германику, — Долой Тиберия!»
Такого Германик не мог вынести. Он почувствовал, что, даже только находясь рядом с этими людьми, сам становился государственным изменником. И он испортил все дело. Соскочив с трибунала, он кинулся прочь, увлекая за собой старших офицеров.
Ему не дали уйти — преградили путь. Обнажив мечи, солдаты требовали, чтобы Германик вернулся на трибунал и продолжил с ними разговор, и не просто продолжил, а пообещал, что поведет войско на Рим.
Тогда Германик сам вытащил из ножен меч и, приставив лезвие к груди, закричал, что покончит с собой, если ему и сопровождающим не дадут дорогу. Вид его был таким решительным, что большинство солдат стали вкладывать оружие в ножны и понемногу расступаться. Но тут один из зачинщиков бунта, некий Калузидий — из бывших завсегдатаев римских театров, где за мелкие деньги освистывал или награждал аплодисментами актеров по чьей-нибудь просьбе, — рассмеялся и, протягивая Германику свой меч, крикнул:
— Германик, возьми мой! У тебя не такой острый!
Все вокруг опешили от такой наглости. Бунт бунтом, но есть священные вещи, на которые посягать, а тем более глумиться над ними, не следует. На Калузидия набросились, а приближенные Германика, пользуясь возникшей заминкой, быстро увели его отсюда в северный конец лагеря. Там он увиделся с Агриппиной и сыном, удостоверившись, что они живы и здоровы.
Германик был уверен, что солдаты на некоторое время оставят их в покое — будут стараться справиться со смущением (он знал своих солдат) и раздумывать о том, что делать дальше. Проведя короткое совещание с легатом и старшими офицерами, которые наперебой советовали ему ночью вместе с женщинами и детьми покинуть лагерь и двигаться к Верхнему войску, Германик отказался от этого. Даже ради спасения Агриппины и сына он не бросит лагеря, пока не найдет способа погасить бунт своими силами, не прибегая к легионам Гая Силия. Не хватало римскому войску междоусобного сражения! Германик придумал выход, который, как ему казалось, поможет бескровно разрешить проблему.
Он составил письмо, написанное будто бы Тиберием. В письме говорилось о том, что император желает наградить своих солдат за долгую и безупречную службу и повелевает: ветеранов, прослуживших более двадцати лет, уволить из армии со всем причитающимся пособием, тех же, кто не дослужил до двадцати лет, но уже находится на службе шестнадцать лет и более — перевести в разряд вексиллариев, освободив их от всяческих работ, кроме обязанности отражать нападение врага в случае надобности. В письме также говорилось, что награда, завещанная. Августом, увеличивается вдвое и должна быть выплачена немедленно.
Подделать императорское письмо — это тоже могло выглядеть изменой, но Германик, как ни думал, ничего лучшего придумать не смог. Одному из солдат, находящемуся при штабе, было поручено потихоньку выбраться из лагеря с этим письмом и назавтра доставить его якобы из Рима. Этому вестнику нашли другую одежду, чтобы его вид вызывал поменьше подозрений.
Все же солдаты заподозрили подлог, когда на следующий день Германик зачитал им это послание с трибунала. Но доказательств того, что письмо настоящее, потребовали немедленно: раз их в этом уверяют, то пусть выполняют, что в письме сказано. Солдаты не дадут себя одурачить, они понимают, что начальству важно выиграть время.
Ничего не поделаешь — Германику пришлось брать на себя ответственность за столь важные обещания (а он ведь не знал, как отнесется к ним Тиберий, когда узнает). Но успокоить войска он хотел любой ценой, хоть бы и ценой недовольства императора. Итак, трибуны принялись увольнять ветеранов, а Германик начал думать, где ему набрать достаточно денег для обещанных двойных выплат. Он выпотрошил свою казну, войсковую казну, предназначенную для чрезвычайных нужд, собрал все личные сбережения старших офицеров — под расписки, обязуясь отдать сразу же, как только удастся съездить за настоящими деньгами в Рим. Немалую сумму пришлось занять у племени убиев, на землях которых стоял лагерь. И все равно не хватало. В лагере опять начался ропот. Особенно шумели воины Пятого и Двадцать первого легионов, которых Германик хотел поскорее отвести из лагеря на зимние квартиры. Они в один голос заявили, что не тронутся с места, пока не получат обещанного.
Тут произошло нечто вроде чуда — из Рима наконец прибыли наградные Августовы деньги. Обоз вошел в лагерь торжественно, под звуки труб и барабанов. И раздача была успешно закончена. После этого Германик направил Тиберию подробный доклад о своих действиях, он винился за то, что написал подложное письмо, но оправдывался необходимостью. Также сообщал, сколько личных средств истратил на погашение бунта. (Кстати говоря, Тиберий в ответном письме ни словом не обмолвился о расходах Германика и деньги так никогда ему и не отдал, хотя хвалил его находчивость и благодарил за наведение порядка. Ведь страшно было бы подумать, чем могло кончиться восстание!)
Следующим шагом Германика было — развести войска по разным местам, чтобы солдаты, находящиеся в лагере, не вдохновлялись хотя бы своей многочисленностью. Причем развести их следовало по какой-нибудь важной причине, а то солдаты опять могли поднять крик, что их обманывают, что ими манипулируют и так далее. К счастью, уже наступила осень, и пришла пора отводить солдат на зимние квартиры, а места зимнего квартирования были приспособлены лишь для малого количества войск и находились в отдалении друг от друга.
Вексиллариев, которых набралось два легиона, отвели в страну хавков, граничащую с землями убиев. Первый и Двадцатый легионы Авл Цецина отвел в город убиев, а Пятый и Двадцать первый были отведены вниз по течению Рейна, в место, называемое Старыми лагерями. Можно было немного передохнуть.
Германик сразу же отправился в расположение Верхнего войска. Там было вполне спокойно: опытный и решительный полководец Гай Силий сумел пресечь все крамольные разговоры вовремя и держал своих подчиненных жесткой рукой. Под началом Гая Силия находились Второй, Тринадцатый, Четырнадцатый и Шестнадцатый легионы. Там тоже были проведены увольнения и выплачены деньги — и легионы, не выставлявшие раньше никаких требований и весьма довольные свалившейся им на головы двойной наградой, дружно присягнули на верность Тиберию.