Проигравший. Тиберий
Шрифт:
— Да здравствует Тиберий Цезарь!
Сам приветствуемый направился к себе домой, на Палатин. До дому он добрался довольно быстро: улицы на его пути были расчищены от народа, да и сам Палатинский холм, казалось, был весь оцеплен солдатами. Дома Тиберия не ждал никто. Лишь несколько слуг, под присмотром опять же батавских гвардейцев, возились на кухне, готовя ужин, он же на сегодняшний день — обед.
Тиберий чувствовал усталость, но усталость приятную. День, по его мнению, был проведен с большой пользой. Ливия оказалась права: именно такую манеру поведения и надо было выбрать — он ее и выбрал. Мать уже, наверное, все знает, удовлетворенно подумал он. Надо будет еще несколько дней отказываться — пусть они
Вздор, какой вздор! Тиберий стал гнать тоскливые мысли от себя и обрадовался тому, как легко они ушли. Он доведет дело до конца! Завтра он согласится принять власть (она и так теперь принадлежит ему) и станет императором — самым свободным человеком В империи, почти богом! Разве не заслужил он этого тяжкими трудами и лишениями? Разве не об этом он мечтал, раболепствуя перед Ливией, предавая родного брата, любимую жену, униженно благодаря Августа за самую трудную и грязную работу, которой напыщенный старик всегда готов был загрузить Тиберия по самые уши? Разве не для этого он бился с варварами, мерз, мок, спал на голой земле? Терпел насмешки от Августовых любимчиков и их прихлебателей? Так что прочь все сомнения! Хотя бы по той причине, что большинство насмешников еще живы и с трепетом дожидаются, когда же новый император о них вспомнит. Он скоро вспомнит!
— Сеян! — позвал Тиберий негромко. Он сидел один в своем небольшом триклинии, готовясь к приему пищи. Оказывается, он проголодался. Сеян немедленно вошел, держась с большим почтением, — Я сегодня один, — сказал Тиберий. — Некому разделить со мной трапезу — наверное, все так увлеклись спорами, что обо мне забыли. Не побоишься со мной поужинать?
— О цезарь, — прошептал Сеян: волнение сдавило ему горло. — Какая честь для меня!
— Ладно, ладно, — сказал Тиберий, — Не притворяйся сверх меры. Сейчас переоденься к ужину, но поскорей! Я есть хочу.
Он хлопнул в ладоши, позвав раба.
Сеян переоделся в одну минуту. Больше того, он успел и умыться. Черные курчавые волосы его были аккуратно расчесаны и блестели от влаги. Он еще раз поблагодарил Тиберия за честь и возлег перед ним, заняв место, которое Тиберий ему указал.
Тут же раб-распорядитель и двое его подручных принялись носить с кухни приготовленные блюда. Из мясного были только ветчина в рассоле и большой ломоть говядины, зажаренной со специями и овощами. Больше же всего на столе появилось любимых Тиберием устриц, во всех видах — и свежих, еще живых, и вымоченных в вине, и сваренных в душистом масле, и запеченных в своих раковинах, и даже копченых, лежавших горкой на блюде. Последние с виду были не слишком аппетитны, и Сеян, выпив за здоровье Тиберия первую чашу вина, потянулся было за свежей устрицей, но Тиберий взял именно копченую, и Сеяну пришлось передумать.
— Очень вкусно, цезарь! — воскликнул он, немного пожевав, — О боги! Достойно царского стола. Я, пожалуй, велю своему повару каждый день готовить это.
— Ты ошибаешься, если думаешь, что их так легко приготовить, — улыбнулся Тиберий, — Для этого нужен и царский повар, разве не так?
— Прости, цезарь, если я показался тебе нескромным, — смутился Сеян, — Но я исхожу из того, что перед вкусной едой равны все. И последний нищий, и великий царь.
— А я по-твоему — кто?
— Ты — величайший из великих, цезарь, — серьезно ответил Сеян, глядя Тиберию прямо в глаза. — Зачем ты меня спрашиваешь? Ты ведь давно знаешь, кем я считаю тебя.
— А еще перед чем равны люди? — спросил Тиберий, никак не отреагировав на выражение преданности. — Ответь мне, мудрый Сеян! Мне интересно. Я раньше об этом и не задумывался.
— Я знаю только про еду, — с облегчением сказал Сеян и коротко рассмеялся. — И то потому, что слышал это с детства: отец за обедом всегда говорит так.
— Ах, вот о чем говорит за обедом префект Страбон! О равенстве! — Тиберий казался то ли насмешливым, то ли подозрительным.
Но Сеян уже умел разбираться в оттенках его настроения. Он чувствовал, что можно шутить. И даже нужно.
— Перед едой, цезарь! — снова засмеялся он. — И то это не его собственная мысль! По-моему, это семейная мудрость, и она передается из поколения в поколение!
— Страбон присягнул мне первым, — задумчиво проговорил Тиберий, — Ты уверен в своем отце, Сеян?
— Абсолютно уверен, — отозвался Сеян, сразу же настроившись на серьезный лад. — Отец глубоко уважает тебя и предан. Он, правда, не родной мне отец, но я готов за него поручиться.
— Ну хорошо. — Тиберий хлопнул в ладоши, давая рабу знак наполнить чаши, — О еде мы еще поговорим с тобой, Сеян. А теперь выпьем за удачу.
— За твою удачу, цезарь!
Они выпили и некоторое время ели молча, утоляя голод.
— Не подобает доброму хозяину мучить гостя вопросами, — наконец сказал Тиберий, — Но считай, что ты на службе, Сеян. Как ты оцениваешь то, что произошло сегодня? Отвечай прямо и только то, что думаешь сам.
— Сегодня был твой великий день, цезарь, — ответил Сеян. Он знал, что хозяин задаст этот вопрос, и был готов к нему. — Я любовался тобой — прости, но другого слова не могу придумать. Именно — любовался. Ты с такой легкостью делал из них овец!
— Вот как? Овец? — хмыкнул Тиберий, — Забавно.
— Но не все из них готовы стать овцами, цезарь. Я наблюдал за ними и увидел, что у тебя много врагов. Ах, если бы я мог до них добраться!
— И о врагах мы еще поговорим, — пообещал Тиберий. — Ты до них доберешься. Так, значит, я был прав сегодня, по-твоему?
— Это было гениально, цезарь! Невозможно было поступить лучше. Они все были как на ладони — и твои враги, и твои друзья!
— Вот почему ты нравишься мне, Сеян, — проговорил Тиберий сквозь разжевываемую устрицу. — Ты все понимаешь. Надеюсь, поймешь, что твоя верность будет для тебя самым выгодным делом. Ты можешь стать мне другом, — продолжал Тиберий, прожевав наконец устрицу и проглотив ее, — Не надо, не надо меня благодарить. Сначала заслужи. Да, ты прав — я сегодня получал удовольствие. А скажи-ка, что меня больше всего развлекало?
— Кажется, я догадываюсь, цезарь! — воскликнул Сеян, ободренный словами Тиберия, — Это было — хоть в комедию вставляй! Из них далеко не все такие тупые, как Мессала. А ты их заставил играть в твою игру. Вот они друг перед дружкой выделывались! Просто соревнование устроили. А ведь нужно было еще не забывать о трауре по Августу — прости, что говорю так откровенно.
— Мне и нужна откровенность.
— На иного глядя, можно было со смеху лопнуть. Покричит, покричит, потом спохватится: «Не слишком ли я расшумелся, когда положено горевать?» Сразу скиснет. И опять спохватится: «А не слишком ли я кислый?» И опять вопит. Стоило на это поглядеть, цезарь, очень стоило!