Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)
Шрифт:
О появлении плужного земледелия существует много противоречивых гипотез. Здесь не место останавливаться на них подробно, однако следует отметить, что мнение о наличии в неолитической Европе и древней Восточной Азии плугов с «каменными лемехами» не подтвердилось в свете новых исследований [290, с. 237–240; 170, с. 147–153]. По предположению А. Салонена и некоторых других специалистов [916, с. 27–29; 290, с. 117; 170, с. 52, 53; 723, с. 41], в Месопотамии плуг появился ранее рубежа IV–III тысячелетий до н. э., так как термин для него обнаруживает связь с языком дошумерского населения, обитавшего здесь до второй половины IV тысячелетия до н. э. В Египте пахотные орудия фиксируются со времени правления II–III династий [170, с. 53]. Не совсем ясен вопрос о появлении пахотных орудий на Кавказе. Предположение о знакомстве с ними в Закавказье и Центральном Кавказе в III тысячелетии до н. э., ибо там в этот период уже имелись повозки [167, с. 8—10; 170, с. 51], звучит малоубедительно. Ведь если, как предполагается, повозка действительно связана своим происхождением с плугом, то это справедливо лишь для первичного очага ее возникновения. Во вторичные очаги повозка могла распространяться и до введения плужного земледелия. На Северном Кавказе плуг отсутствовал и во II тысячелетии до н. э. [210, с. 134]. Правда, в Закавказье на одном из поселений III тысячелетия до н. э. было обнаружено будто бы пахотное роговое орудие [236, с. 379], однако детальный анализ роговых орудий, проведенный Ю. А. Красновым, заставляет отвергнуть гипотезу об их применении в качестве рал [170, с. 157, 158].
Бесспорные свидетельства появления пахотных орудий на юге и юго-востоке Европы относятся ко второй половине III (рубежу III–II) тысячелетия до н. э. [170, с. 67, 145]. Недавнее сообщение Э. Анати об изображениях пахоты в Северной Италии, датированных им IV–III тысячелетиями до н. э. [399, с. 63, 75], расходятся со всеми иными имеющимися данными, и в частности с гораздо более поздними датировками (не ранее II тысячелетия до н. э.), установленными для этих итальянских изображений другими специалистами [170, с. 68]. Ссылка
С. Н. Бибикова на статуэтку быков в упряжке как доказательство плужного земледелия в развитом триполье [33, с. 52] едва ли основательна, так как быков могли запрягать в сани-волокуши, глиняная модель которых в триполье известна [103, с. 114]. В умеренной зоне Европы и в Северной Европе плужное земледелие четко документировано находками, относящимися ко времени не ранее середины II тысячелетия до н. э. [170, с. 178, 179; 30, с. 196; 999, с. 280, 286]. Правда, лингвисты утверждают, что плужное земледелие имелось у индоевропейцев в период распадения их протоязыка, т. е. в середине III тысячелетия до н. э. [509, с. 301; ср. 583, с. 158 и сл.]. Однако реконструируемые ими термины «пахать» (*ar) и «плуг» (*ar-tro-m) могли первоначально относиться к такой системе, в которой использовались орудия, влекомые не животными, а человеком (бороздовые орудия и др.) [290, с. 213–216].
Древнейшие прямые указания на наличие рал в Индии относятся к III–I вв. до н. э., однако упоминания пахотных орудий в ведической литературе встречаются уже во II тысячелетии до н. э. [170, с. 85, 86]. Более того, предположения ученых о наличии плужного земледелия в Индии и в более ранний период, в эпоху хараппской цивилизации, в свете открытия в Калибан-гане поля с правильными бороздами дохараппского времени [968, с. 89] кажутся весьма правдоподобными. Вместе с тем находка из Калибангана не обязательно свидетельствует об использовании мускульного труда животных в земледелии. Характер борозд в Калибангане таков, что они могли быть сделаны орудием, влекомым человеком без помощи животных. В Китае плуг стал широко применяться лишь с последних веков до н. э. [170, с. 75, 76; 663, с. 115, 116]. Более ранняя дата для плужного земледелия в Китае остается недоказанной.
Не менее сложна проблема возникновения упряжного транспорта. Правомерность давно высказанного положения о предшествовании саней-волокуш колесной повозке сейчас хорошо обоснована археологически. Изображения быков, впряженных в сани, известны в Месопотамии с конца IV тысячелетия до н. э. [182, с. 71, 72; 1057, с. 218; 448, с. 26; 563, II, с. 492, 500]. Выше упоминалась глиняная модель саней из трипольских комплексов. Не исключено, что фигурки быков в упряжке, встречающиеся в триполье и культуре воронковидных кубков [190, с. 174; 125, с. 110], документируют именно этот способ использования животных. О тягловой функции быков в культуре воронковидных кубков могут свидетельствовать остеологические наблюдения на поселении Трольдебьерг, где волов старались резать в возрасте старше 3–4 лет [662, с. 328, 329]. Правда, по мнению авторов этих определений, полученные ими данные противоречат мнению об использовании мускульной силы волов. С этим трудно согласиться, так как их собственное утверждение о том, что наиболее рационально запрягать быков в возрасте 2,5–3 лет, хорошо объясняет выявленную картину. Сложнее обстоит дело с вопросом о том, впрягали ли волов в это время только в сани или уже в повозку.
Древнейшие колесные повозки, запряженные быками или ослами, появились в Месопотамии с конца IV тысячелетия до н. э. [182, с. 72, 73; 723, с. 104–106; 836, с. 485 и сл.; 563, II, с. 492, 500]. На Кавказе модели повозок, влекомых быками, известны у куро-аракских племен III тысячелетия до н. э. [182, с. 74], а остатки самой повозки относятся к XVI–XV вв. до н. э. [318, с. 30]. В Юго-Восточной Европе модели повозок и колес в изобилии встречаются в культурах первой половины III (второй половины III) тысячелетия до н. э. [182, с. 73, 74; 136, с. 106–116; 877, с. 302–304]. В южнорусских степях от Днепра до Урала повозки зафиксированы в это же время в разных вариантах ямной культуры [224, с. 115; 182, с. 77, 78; 369, с. 79, 80; 877, с. 295–301]. Отсюда колесный транспорт проник в Центральную Европу [182, с. 78]. Во всех отмеченных случаях в повозки впрягались быки. Древнейшие фигурки быков в упряжи, обнаруженные на юге Средней Азии, относятся к первой половине III тысячелетия до — н. э. [182, с. 75]. Однако уже с рубежа III–II тысячелетий до н. э. в качестве гужевого транспорта здесь использовались двугорбые верблюды, бактрианы [218, с. 42]. Население долины Инда было знакомо с повозками со времен хараппской цивилизации [204, с. 97, табл. XXI, 13, XXIX, 1]. В Центральную Индию они проникли позже, во второй половине II тысячелетия до н. э. [848, с. 332]. В Китае колесницы появились в конце II тысячелетия до н. э. [154, с. 278–287; 186, с. 138].
Таким образом, бычья упряжка распространилась задолго до того, как в колесницы и телеги стали запрягать лошадей, свидетельства чему появляются лишь во второй половине II тысячелетия до н. э. Бык предшествовал лошади и в качестве верхового животного. В неолитической Сахаре в «скотоводческий период» на быках ездили и мужчины и женщины [202, с. 40; 757, рис. 53]. В III тысячелетии до н. э. езда на быках встречалась также в Передней Азии, Египте и Индии [448, с. 25]. Впрочем, большого значения это использование быка, видимо, не имело. В недавнем прошлом лишь немногие народы Восточной и Южной Африки использовали быка для верховой езды [953, с. 111; 650, с. 39, 40, 110].
Всадничество в полном смысле этого слова возникло лишь, после доместикации лошади и верблюда. Судя по последним; данным, лошадь была одомашнена впервые в Северном Причерноморье примерно в IV тысячелетии до н. э. [34; 79, с. 75; 182, с. 80]. В IV–III тысячелетиях до н. э. домашняя лошадь была уже хорошо известна в южнорусских степях и балкано-дунайском регионе [183, с. 29]. В III тысячелетии до н. э. ее знали в Передней Азии, на Кавказе и в Индии Г183, с. 32, 34, 35]. В Южную Сибирь лошадь попала к концу III тысячелетия до н. э. [182, с. 36]. Западная Европа познакомилась с ней благодаря носителям культуры воронковидных кубков во второй половине III (в конце III) тысячелетия до н. э. [1044, с. 342, 343].
Много сложнее обстоит дело с определением того времени. когда лошадь стала использоваться для верховой езды. Надежные данные об использовании в степях Евразии лошади в упряжи появляются лишь в XVI–XIV вв. до н. э. [298, с. 46; 9, с. 44; 358, с. 79, 80]. В Англии псалии известны только с конца: VIII–VII вв. до н. э. [452, с. 24–34]. В Передней Азии лошадь стали запрягать в повозки со второй четверти II тысячелетия до н. э., а использовать для верховой езды — с XIV в. до н. э… [183, с. 34; 1057, с. 317–321; 563, II, 500–511; 723, с. 109, 110]. Вместе с тем сходство древнейших псалий и системы упряжи в Передней Азии и в степях юга Восточной Европы говорит о едином их источнике и позволяет предполагать более раннее появление лошадиной упряжки [298, с. 46, 71, 72]. Некоторые предметы, определенные как псалии, восходят в Южной Сибири к началу II (первой половине II) тысячелетия до н. э. [153], на Кавказе — ко второй половине III (концу III) тысячелетии до н. э. [236, с. 390], а на Украине — к началу III (первой половине III) тысячелетия до н. э. [316, с. 137–139].
Даже если эти определения соответствуют истине, отмеченные находки сами по себе еще не доказывают существования в III тысячелетии до н. э. всадничества, ибо, как справедлива заметила Е. Е. Кузьмина, псалии становятся необходимыми; именно при запряжке животных в повозку; для верховой езды они необязательны [182, с. 82]. По мнению специалистов, которое подтверждается историческими и этнографическими материалами, верховая езда возможна без уздечки и без удил. Кроме того, металлическим и роговым удилам могли предшествовать сыромятные, которые в археологических материалах не сохраняются [150, с. 13, 14]. Некоторые ученые даже пытаются реконструировать конский намордник из сыромятных ремней, изображенный будто бы на зооморфных навершиях в виде головы лошади, появившихся в южнорусских степях с середины IV тысячелетия до н. э. [105, с. 3—20; 103, с. 92—106, 113]. Другие, указывая на коневодческий уклад ряда ранних степных культур, считают, что табуны могли пасти только конные пастухи [150, с. 21–23, 33; 601, с. 158]. И все же за отсутствием более основательных доказательств принять эту точку зрения не представляется возможным, так как имеются противоречащие ей материалы. Даже в конце II тысячелетия до н. э. такие индоевропейские народы, как фракийцы, иллирийцы, дорийцы и ахейцы либо вообще не знали верховой езды, либо ездили на лошадях очень редко. Что же касается индоиранцев, у которых коневодство получило особое распространение, то, судя по историческим источникам, езда в повозке предшествовала у них верховой езде [610, с. 98—114]. Наиболее ранние документы, сообщающие о верховой езде на лошадях, происходят из Передней Азии и относятся к первой половине II тысячелетия до н. э. [150, с. 35–36; 716, с. 156].