Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)
Шрифт:
А. Лотом в Тассили [757, с. 79; 935, с. 438]. Несмотря на относительно хорошую изученность многих районов Сахары, где известны сотни и даже тысячи первобытных рисунков, такого рода находки в ней редки. Затруднительна и датировка отмеченных сцен, так как, во-первых, сам «скотоводческий период» датируется специалистами по-разному (все же большинство относит его к V–II [IV–II] тысячелетиям до н. э.), а во-вторых, внутреннее хронологическое членение его изображений до сих пор было проведено только Ф. Мори, который датировал сцену доения средним скотоводческим периодом. Сейчас нет оснований говорить о молочном хозяйстве в Сахаре до IV тысячелетия до н. э. Дополнительное обоснование этой даты приводится ниже.
Сцена доения коровы с подпуском теленка происходит также из первобытной Ферганы первой половины II тысячелетия до н. э. Здесь, как и в древней Африке, доение производилось сбоку [124, с. 53, 55, табл. XXXII, 2].
До сих пор речь шла о прямых бесспорных свидетельствах молочного хозяйства. Кроме них существует ряд косвенных источников, которые нельзя не учитывать. Прежде всего следует отметить изображения коров
Таким образом, можно говорить о тяготении сюжетов с дойными коровами к району, эпицентром которого была Нильская долина, где молочное хозяйство практиковалось с IV тысячелетия до н. э. Свидетельством связей сахарских коровопасов с Нильской долиной может служить такая общая этнографическая черта, как доение сбоку, тогда как в древней Передней Азии коров доили сзади, подобно козам и овцам [1057, с. 218, 230; 563, I, с. 305; 811, рис. 105]. Пока что нет подтверждений идее Г. Уинклера о том, что изображение вымени перед задними ногами или между ними прямо отражает соответствующие способы доения.
В районе Африканского Рога ко II тысячелетию до н. э. относятся многочисленные изображения коров с наполненным выменем и имеется сцена доения. Все это свидетельствует о распространении у древних кушитов молочного хозяйства.
Фигурки коров с подчеркнутым выменем в Передней Азии редки. Наиболее ранние из них относятся к IV тысячелетию до н. э. [449, с. 38]. В Европе статуэтки коров и овец с наполненным выменем появляются только в период позднего три-полья в III тысячелетии до н. э. [35, с. 288].
Многие специалисты увязывают с молочным хозяйством сосуды особого рода, среди которых выделяется несколько типов: для доения и хранения молока (горшки или крынки с высоким горлом и двумя ручками), для сбивания масла (высокие большие сосуды с боковым отверстием), для изготовления сыра (открытые чаши, дно и стенки которых усеяны дырочками) [51, с. 108–115]. Этнографы фиксируют такие сосуды в районах развитого молочного хозяйства: в Средней Азии [264, с. 60, 301, 302], на Кавказе [51, с. 108–117], в Афганистане, Бахрейне, Сирии, Египте, Центральной Анатолии [572, с. 155, 156]. В некоторых других районах для тех же целей часто используются сосуды из дерева, кожи или же тыкв (калебасы). Так, туареги изготовляют масло в калебасах и кожаных бурдюках, а для производства сыра используют корзины [832, с. 181–183]. Некоторые из африканских скотоводов взбивают масло исключительно в калебасах [572, с. 156]. Многие народы Восточной Европы пользуются для этого деревянными сосудами. О скифах Геродот сообщал, что они также взбивали масло в деревянных сосудах [87, IV, 2].
Следовательно, отсутствие отмеченных глиняных сосудов, как, например, у скифов, еще не доказывает отсутствия молочного хозяйства. В то же время и наличие сосудов с дырочками, типа дуршлагов, тоже не всегда связывается с молочным хозяйством. Так, Дж. Г. Д. Кларк указывает, что некоторые из них были интерпретированы как орудия для отделения меда от сотов [148, с. 133]. По предположению Э. Георгиу, глиняная цедилка, относящаяся к культуре прекукутени Румынии, использовалась для процеживания каких-то ядовитых напитков [597, с. 259, 260]. Таким образом, по одному только наличию или отсутствию такого рода сосудов в археологических материалах — еще нельзя с уверенностью судить о молочном хозяйстве в древности. Тем более представляется неправомерным высказывать предположения о наличии молочного хозяйства, основываясь на находках обломков стенок сосудов с отдельными дырочками. Такие находки происходят, например, с некоторых кельтеминарских поселений, где скотоводство было неизвестно. Следовательно, пользоваться рассмотренным критерием надо с большой осторожностью и только в комплексе с другими. Так, в раннединастическом Египте изображения особого рода остродонных и круглодонных сосудов неизменно входили в идеограмму, обозначавшую термин «молоко». Сходные по форме сосуды в большом количестве были обнаружены советскими учеными при раскопках поселения Хор-Дауд в Северной Нубии, относящегося к рубежу IV–III тысячелетий до н. э. Это послужило основанием для предположения о скотоводческом характере поселка [269, с. 10–12]. В Месопотамии высокие кувшины с ручками, использовавшиеся при доении и для хранения молока, известны по изображениям на убейдском фризе и на печатях более раннего времени рубежа IV–III тысячелетий до н. э. [935, с. 431, 432]. К сожалению, в керамическом материале они еще не вычленены археологами.
По мнению П. Делуга, реберчатые усеченно-конические миски конца IV тысячелетия до н. э. могли служить для обработки молока [524, с. 39, 127, 128]. Они, безусловно, употреблялись для фильтрования жидкостей, но связь их с молочным производством еще не доказана. Гораздо больше оснований имеется для суждения о такого рода использовании сосудов, усеянных отверстиями, и несомненных маслобоек, найденных в Палестине и, возможно, в некоторых других районах Передней Азии в IV тысячелетии до н. э. [147, с. 68, рис. 4; 448, с. 16; 396, с. 159–162]. На Кавказе маслобойки появились впервые у населения куро-аракской культуры раннего бронзового века [240, с. 59–62]. Во второй половине II тысячелетия до н. э. ученые отмечают уже целую серию таких сосудов [51, с. 108–117; 121, с. 168–174]. Вопрос о появлении аналогичных сосудов в Европе не совсем ясен. В свое время В. И. Равдоникас указывал, что они фигурируют здесь с позднего неолита, но особенно распространились в бронзовом веке [274, с. 566]. Однако Дж. Г. Д. Кларк, а позже и А. Л. Монгайт, которые обладали несравненно большим количеством данных, пришли к выводу о том, что в Центральной и Западной Европе эти предметы встречаются не ранее бронзового века (по Кларку, начиная с позднего бронзового века) [148, с. 133; 232, с. 4]. Древнейшие в Восточной Европе «цедилки» известны у поздних трипольцев (усатовцев) Северного Причерноморья в первой половине III (второй половине III) тысячелетия до н. э. [125, с. 87]. Напротив, у поздних трипольцев Среднего Поднепровья, для которых скотоводство имело гораздо меньшее значение, чем для усатовцев, ничего подобного отмечено не было [178].
В области обитания носителей ямной культуры до сих пор обнаружить сосуды для молочного хозяйства не удалось. Все же есть основания предполагать, что молоко и молочные продукты были им известны. Во-первых, по заключению Ю. А. Краснова, сосуды с отверстиями появились у населения лесных окраин во II тысячелетии до н. э. под влиянием с юга [169, с. ИЗ, 114], где, следовательно, молочное хозяйство должно было появиться в предшествующий период. Этому, кстати, соответствуют лингвистические данные о заимствовании терминов для молочного хозяйства древними уральцами у индоевропейцев [708, с. 367]. Во-вторых, недавно Л. А. Галкиным была выделена категория особых костяных трубочек, которые могли использоваться для вдувания воздуха в половые органы коров при доении. Эти предметы часто находят на памятниках поздней бронзы юга европейской части СССР, но появляются они в этих местах еще в III тысячелетии до н. э. [81, с. 187–191]. В-третьих, не исключено, что усатовцы заимствовали технику доения у ямни-koib, с которыми у них были тесные контакты. Что же касается сосудов для молочного производства, то они в степной зоне, как и в скифскую эпоху, могли делаться из дерева или из кожи. Сосуды с отверстием у дна встречались во II тысячелетии до н. э. у андроновцев и, по предположению К. В. Сальникова, использовались ими для молочного хозяйства [287, с. 327].
Иногда критерием молочного хозяйства считают преобладание крупного рогатого скота в стаде. С этим трудно согласиться, так как данные из Чатал Гуюка, материалы многих неолитических культур Европы, для которых был характерен именно такой состав стада, и, наконец, сведения о многих народах Юго-Восточной и Восточной Азии, разводивших главным образом крупный рогатый скот, этого мнения не подтверждают. Гораздо больше оснований имеют специалисты, связывающие с развитием молочного хозяйства рост количества костей взрослых коров на археологических памятниках. В различных местах Европы такое явление отмечается в раннем железном веке [350, с. 83; 674, с. 255], но самые ранние его симптомы наблюдаются в культуре воронковидных кубков III тысячелетия до н. э. [662, с. 329] и культуре влаардинген первой половины III (второй половины III) тысячелетия до н. э.,[496, с. 103, 126, диаграмма XLIII] в Центральной и Северо-Западной Европе. В Палестине такая картина зафиксирована в позднем бронзовом веке [625, с. 297], а в Кении — в начале I тысячелетия до н. э. [688, с. 410]. В Закавказье кости коров преобладают на памятниках III–I тысячелетий до н. э. [121, с. 170]. Рассматриваемый критерий сам по себе еще не обязательно свидетельствует именно о молочном хозяйстве. Многие современные скотоводы Азии, Африки и Океании, как правило, режут на мясо именно больных и старых особей вне зависимости от наличия там молочного хозяйства. Кроме того, стремление сохранить коров вызывается прежде всего заботой о воспроизводстве стада, а уж потом потребностями молочного хозяйства.
Другим показателем доения скота иногда считают усиление охотничьей активности вследствие бережнего отношения к домашним животным после возникновения молочного хозяйства [169, с. 111]. Это бывает справедливо в приложении к монокультурному скотоводству. Однако для культур, где имелось несколько видов домашних животных, ценность этого критерия сильно снижается, так как в таком случае одних животных могли доить, а других использовать на мясо. Поэтому рост роли охоты требует иного объяснения. Отмечая повышение процента костей диких животных в остеологических коллекциях из многих районов Европы периода позднего неолита — энеолита, Ш. Бекени связывает его с проявлением доместикационной активности. Правда, ее причину он видит в открытии человеком новых способов использования животных (молоко, шерсть, транспорт) [431, с. 222].