Происхождение всех вещей

Гилберт Элизабет

Роджер был ужасно уродливым псом. Мало того что он был рыжим и пятнистым и сильно хромал, кто-то безжалостно отгрыз ему большую часть хвоста. Кроме того, он был туапу — горбуном. Но несмотря на это, Альма полюбила его общество. Амброузу же этот пес по какой-то причине понравился, решила женщина, и это пробудило ее любопытство. Кроме того, хотя она и не замечала со стороны Роджера какой-либо привязанности или попыток ее защищать, он явно ощущал некую связь с ее домом. И зная, что ночью он придет, Альма уже не так боялась засыпать в одиночестве.

И это было хорошо, потому что в конце концов она бросила попытки обеспечить себе какую-либо безопасность и уединение. Не было смысла даже пытаться воздвигнуть некую границу вокруг своего дома и немногих оставшихся у нее вещей. Взрослые, дети, животные, ветер — в любое время дня и ночи всё и все в заливе Матавай считали, что могут беспрепятственно заходить в ее хижину. Правда, не всегда местные заявлялись

с пустыми руками. Со временем ее вещи начали потихоньку возвращаться — их фрагменты и составные части туземцы оставляли на полу. Альма ни разу не видела, кто их приносил. Не видела, как это происходило. Сам остров как будто постепенно выкашливал куски ее проглоченного багажа. За первую неделю к ней вернулись немного бумаги, одна нижняя юбка, пузырек с лекарством, отрез ткани, моток бечевки и щетка для волос. «Если долго ждать, все появится», — думала Альма. Но это было не совсем так, потому что вещи имели обыкновение не только появляться, но и исчезать. К ней вернулось одно платье, чему она была несказанно рада, но она так и не увидела больше своих шляпок. Несколько листков писчей бумаги нашли дорогу домой, но большая часть испарилась. Свою аптечку она больше не видела, но однажды на ее пороге ровным рядком возникли несколько стеклянных баночек для сбора ботанических образцов. Как-то утром она обнаружила пропажу ботинка — одного ботинка! — хотя ей было невдомек, зачем кому-то мог понадобиться один ботинок. И одновременно к ней вернулись столь необходимые ей акварельные краски. На другой день она наконец нашла основание своего драгоценного микроскопа, но тут же обнаружила, что кто-то забрал окуляр. Все это напоминало прибой, который проникал к ней в дом регулярными приливами и отливами, выбрасывая на берег, а затем вновь унося с собой обломки ее прежней жизни. Ей ничего не оставалось, кроме как смириться, а потом день за днем удивляться тому, что что-то находилось и терялось, чтобы на следующий день потеряться и найтись опять.

Однако портфель Амброуза у Альмы никогда не забирали. В то утро, когда портфель подбросили ей под дверь, она положила его на маленький столик в хижине, и там он с тех пор и оставался абсолютно нетронутым, словно его сторожил Минотавр. Более того, ни один портрет Мальчика не пропал. Она не знала, почему этот портфель вызывает у туземцев такое почтение, в то время как ни одну другую вещь в заливе Матавай нельзя было оставить без присмотра и рассчитывать на то, что она будет в сохранности. Альма не осмеливалась спросить: почему вы не трогаете именно эту вещь, почему не крадете эти рисунки? Да и как бы она объяснила, что это за рисунки и что значит для нее этот портфель? Ей оставалось лишь помалкивать и недоумевать.

* * *

Об Амброузе Альма думала не переставая. На Таити от него не осталось и следа, разве что любовь в сердцах помнивших о нем людей, но она искала его признаки повсюду. Что бы она ни делала, к чему бы ни прикасалась, все заставляло ее думать: а делал ли он то же самое? Как проводил свои дни на острове? Что думал об этой крошечной хижине, странной еде, сложном языке, постоянной близости моря, банде Хиро? Нравилось ли ему на Таити? Или, как Альма, он считал это место слишком странным и чужим, чтобы его полюбить? Загорал ли он на солнце, как загорала Альма на пляже с черным песком? Скучал ли, как Альма, по скромным фиалкам и негромкому пению дрозда, любуясь роскошными зарослями гибискуса и слушая громкие крики зеленых попугаев? Страдал ли от печали и меланхолии или же радовался, что нашел свой Эдемский сад? Вспоминал ли об Альме, пока жил здесь? Или же быстро забыл о ней, с облегчением избавившись от ее притязаний, причинявших ему столько неудобств? Или забыл, потому что полюбил Мальчика? Мальчик — где он был сейчас? На самом деле он был вовсе не Мальчиком, вынуждена была признать Альма, особенно после того, как снова изучила рисунки. Фигура на портретах больше напоминала юношу на пороге зрелости. С тех пор прошло три года, и сейчас этот мальчик, должно быть, стал зрелым мужчиной. Но про себя Альма всегда называла его Мальчиком и ни на минуту не переставала его искать.

Но в заливе Матавай Альма не нашла ни следа этого Мальчика, ни упоминания о нем. Она искала его черты в лицах всех проходивших через поселок мужчин, в лицах рыбаков на пляже, но его среди них не было. Когда преподобный Уэллс рассказал Альме, что Амброуз научил одного из туземцев секрету опыления орхидей на ванильной плантации (маленькие мальчики с маленькими пальчиками и маленькими палочками), Альма подумала: это должен быть он. Когда Альма отправилась на плантацию посмотреть на все своими глазами, то это оказался не Мальчик, а грузный малый намного старше Мальчика, с повязкой на глазу. На ванильной плантации Альма провела немало времени, но так и не увидела никого, сколько-нибудь похожего на Мальчика. Раз в несколько дней она делала вид, что отправляется в ботаническую экспедицию, но на самом деле ехала в столицу, в Папеэте, взяв напрокат маленького пони с ванильной плантации и совершая

на нем это долгое путешествие. Там весь день, до самого вечера, она бродила по улицам, заглядывая в лица всех прохожих. Пони шел следом — отощавшая тропическая копия Соамса, верного друга ее детства. Альма искала Мальчика на пристани, у входа в бордели, в гостиницах, где жили благородные французские колонисты, в новом католическом соборе и на рынке. Порой, завидев рослого, хорошо сложенного туземца с короткой стрижкой впереди себя, подбегала и постукивала его по плечу, готовая задать любой вопрос, лишь бы он обернулся. И каждый раз была уверена, что это окажется Мальчик. Но это всегда был кто-то другой.

В 1852 году в столице жило не так уж много таитян, в основном тут обитали иностранцы. Вскоре Альма знала в лицо всех туземцев в городе, но ни одно из этих лиц не принадлежало Мальчику. Она понимала, что скоро ей придется начать искать его в других частях острова, но не могла решить, как приступить к этим поискам. Остров насчитывал тридцать пять миль в длину и двенадцать в ширину и имел форму слегка искривленной восьмерки. Обширные участки его были труднопроходимыми или недосягаемыми. Стоило сойти с тенистой песчаной тропы, что вилась вдоль побережья, и путешествовать по Таити становилось невероятно сложно. Вокруг тропы располагались ямсовые террасы, тянувшиеся вверх до середины холма, кокосовые рощи и огромные пространства короткой низкой травы, но потом им на смену вдруг приходили высокие утесы и непролазные джунгли. Альма выяснила, что в высокогорье не жил почти никто, кроме одного горного народа, и это были почти мифические персонажи, необычайно ловко лазавшие по горам. Еще до прихода европейцев жизнь горного народа была окружена тайной. Промышляли они охотой, а не рыбалкой. Некоторые из них вообще никогда не заходили в море. Таитяне, жившие в горах и на побережье, всегда относились друг к другу с настороженностью, и между ними пролегала граница, которую ни те, ни другие не должны были пересекать. Раньше они встречались на средних высотах, где вели торговлю и периодически вступали в схватки. Но с приходом европейцев горные жители стали встречаться все реже. Что, если Мальчик был из их числа? Но на рисунках он был изображен на берегу, с рыбацкой сетью в руках. Альме было не под силу разгадать эту загадку.

Возможно, Мальчик был матросом, юнгой на проплывавшем мимо китобойном судне? Если так, то ей никогда его не найти. Он мог уже быть где угодно, в любой части света.

Альма решила продолжать поиски.

Ее попытки разузнать что-либо о Мальчике или Амброузе в миссионерском поселке не увенчались успехом. Грязных сплетен об Амброузе она ни разу не слышала, даже во время купания на речке, где женщины в открытую всем перемывали косточки. О мистере Пайке, чью кончину все горестно оплакивали, ни разу никто двусмысленно не отозвался. Альма даже отважилась спросить преподобного Уэллса:

— Был ли у мистера Пайка здесь особенно близкий друг? Кто-то, кого он любил больше остальных?

Но преподобный Уэллс лишь взглянул на нее своими ясными, честными глазами и ответил:

— Мистера Пайка все любили.

Это случилось в тот день, когда они отправились к Амброузу на могилу. Альма попросила преподобного Уэллса сопроводить ее туда, чтобы почтить память покойного коллеги ее отца. В прохладный облачный день они поднялись на самую верхушку холма Тахара, где у перевала находилось небольшое кладбище. Альма обнаружила, что идти рядом с преподобным Уэллсом было приятно: он двигался быстро и проворно по любой местности и по ходу пути делился с ней самой разнообразной интересной информацией.

— Когда я впервые сюда приехал, — сказал он в тот день, когда они взбирались по крутому холму на кладбище, — то попытался определить, какие растения и плоды росли на Таити изначально, а какие были привезены древними поселенцами и мореплавателями, но выяснить это оказалось очень сложно. Сами таитяне не слишком мне в этом помогли: они считают, что все растения — даже овощные культуры — здесь посадили боги.

— Древние греки считали так же, — проговорила Альма, в промежутках между фразами пытаясь отдышаться. — Они утверждали, что виноградники и оливковые рощи посажены богами.

— Верно, — кивнул преподобный Уэллс. — Видимо, люди со временем забывают о том, что создали сами. Нам известно, что, заселяя новый остров, все полинезийские народы привозят с собой клубни таро, кокосовую пальму и хлебное дерево, но сами они скажут вам, что это боги посадили здесь все это. И некоторые их легенды просто удивительны. К примеру, по их мнению, хлебное дерево было высечено богами в форме человеческого тела, чтобы подсказать людям, как его можно использовать. Именно поэтому, считают они, листья хлебного дерева похожи на ладони — так людям легче понять, что к этому дереву можно потянуться и найти пропитание. Таитяне говорят, что все полезные растения на этом острове похожи на части человеческого тела — это послание богов. Поэтому кокосовое масло, помогающее от головной боли, делают из кокоса, похожего на голову. Каштаны мапе считаются средством от почечных заболеваний, так как сами похожи на почки… так мне говорили. Ярко-красный сок растения фей лечит заболевания крови.