Происхождение всех вещей
Шрифт:
— Иногда мне кажется, что лучше бы я вообще больше не слышал имени Пруденс в своем доме, — заявил как-то дядя Дис. — Хватит с меня этой Пруденс.
— Тогда объясни, — не унималась Альма, — зачем она усыновляет осиротевших детей негритянских рабов? Зачем отдает бедным все, что у нее есть? Какое преимущество это ей дает? Какая польза от этого ее детям или ее роду? Объясни!
— Это дает ей преимущество, Альма, потому что она христианская великомученица и ей нравится время от времени чувствовать себя распятой на кресте — видимо, ее это поднимает в собственных глазах. Мне хорошо известен такой тип людей, моя милая. В свои годы и ты, поди, успела понять, что в мире есть люди, которым помощь ближнему, самопожертвование и собственные мучения так же в радость, как иным
— Но тут мы снова подходим к сути проблемы, — парировала Альма. — Ведь если моя теория верна, этой свойственной лишь людям тяги к бескорыстному служению — между членами одной семьи, незнакомцами, людьми и некоторыми животными — вообще не должно существовать! Не забывай, дядя, мой трактат не называется «теорией о том, как приятно жертвовать собой».
— Опубликуй работу, Альма, — устало проговорил Дис. — Твоя теория — прекрасный научный труд в том виде, в каком есть. Опубликуй ее, и пусть над этой дилеммой бьется весь мир.
— Я не могу ее опубликовать, — уперлась Альма, — пока там не над чем будет биться.
Таким образом, разговор этот вернулся к своему началу и закончился, как всегда, тем же досадным тупиком. Дядя Дис взглянул на Роджера, свернувшегося калачиком у него на коленях, и проговорил:
— Ты бы спас меня, если бы я тонул в канале, правда, дружок?
В ответ Роджер замахал тем, что было у него вместо хвоста, выражая свое полное согласие.
И Альма должна была признать: Роджер, пожалуй, действительно бы спас дядю Диса, если бы тот тонул в канале, или очутился запертым в горящем доме, или голодал в тюрьме, или лежал бы под руинами обрушившегося здания. А Дис сделал бы то же для него. Любовь, мгновенно возникшая между дядей Дисом и Роджером, оказалась долговечной. С той самой минуты, как они встретились, их никогда не видели порознь — старика и его пса. После своего приезда в Амстердам четырьмя годами ранее Роджер очень быстро дал Альме понять, что он больше не ее пес, что на самом деле он никогда не был ее псом или псом Амброуза, а все это время был собакой дяди Диса — такова уж была его судьба, ничего не попишешь. Тот факт, что родился Роджер на далеком Таити, а Дис ван Девендер жил в Голландии, по мнению Роджера, видимо, являлся результатом прискорбной бюрократической ошибки, которая теперь, к счастью, была исправлена.
Что касается роли Альмы в жизни Роджера, то, очевидно, она была для него лишь удобным курьером, ответственным за перевозку нервной маленькой рыжей собачки через полмира, чтобы человек и пес наконец воссоединились в вечной и преданной любви, как и должно было случиться.
В вечной и преданной любви.
Но почему?
Роджер был еще одной фигурой, которую Альма совсем не понимала.
Их было двое — Роджер и Пруденс.
Пришло лето 1858 года, а с ним и внезапная череда смертей. Началось все в последний день июня, когда Альма получила письмо от своей сестры Пруденс из Филадельфии — ужасный перечень прискорбных известий.
«Мне надо сообщить тебе о трех смертях, — предупреждала Пруденс в первой же строке. — Полагаю, сестра, тебе лучше сесть, прежде чем читать дальше».
Альма садиться не стала. Читая грустное письмо из далекой Филадельфии, она стояла в проеме прекрасного дома ван Девендеров на Плантаге-Парклаан, и руки ее тряслись от горя.
Во-первых, сообщала Пруденс, в возрасте восьмидесяти семи лет скончалась Ханнеке де Гроот. Старая домоправительница умерла в своих покоях в погребе «Белых акров». По всей видимости, умерла она во сне и не страдала.
«Не возьму в толк, как мы будем жить без нее, — писала Пруденс. Полагаю, нет надобности напоминать тебе, сколько добра и пользы она принесла этому дому. Она была мне как вторая мать, и знаю, что и тебе тоже».
Но едва обнаружили тело Ханнеке, как в «Белые акры» прибыл посыльный с сообщением от Джорджа Хоукса. Тот писал, что Ретта, которую «за эти годы безумие преобразило до неузнаваемости», скончалась в
Пруденс писала: «Трудно сказать, что достойно более горестных сожалений: смерть Ретты или печальные обстоятельства ее жизни. Я пытаюсь вспомнить прежнюю Ретту, ту, какой она была, когда мы были юными подругами, веселыми и беззаботными. Но мне уже с трудом удается представить ее девочкой. Мне с трудом удается вспомнить, какой она была, прежде чем ее разум помутился… но это было так давно, как я уже сказала, и мы были так молоды».
Далее следовала самая шокирующая весть. Всего через два дня после смерти Ретты, докладывала Пруденс, умер Джордж Хоукс. Он только что вернулся из приюта «Керкбрайд», где давал распоряжения по поводу похорон жены, и упал на улице у входа в свою типографию. Ему было шестьдесят семь лет.
«Прошу прощения, что у меня ушло больше недели, чтобы написать это грустное письмо, — заключала Пруденс, — однако в голове моей было слишком много печальных мыслей, и мне было трудно взяться за перо. Мне не хватает сил осмыслить происшедшее. Все мы глубоко потрясены. Вероятно, я откладывала написание этого письма так долго, потому что думала — пусть еще день моя несчастная сестра проживет без этих новостей, пусть еще день не придется ей нести их груз. Выискивая в сердце крупинки утешения, чтобы поделиться ими с тобой, я с трудом их нахожу. Мне и себя нечем утешить. Пусть Господь примет их и убережет. Не знаю, что еще сказать, прошу, прости меня. В школе все хорошо. Ученики делают успехи. Мистер Диксон и дети шлют тебе заверения в крепкой любви. С наилучшими пожеланиями, Пруденс».
Дочитав письмо, Альма села и положила его рядом.
Ханнеке, Ретта, Джордж — всех троих не стало, как по мановению руки.
Эти три человека составляли половину всех людей, повлиявших на формирование характера Альмы. Остальными были Генри, Беатрикс и Пруденс. Теперь все умерли, кроме Пруденс.
— Бедняжка Пруденс, — вслух пробормотала Альма.
Бедняжка Пруденс — теперь она потеряла Джорджа Хоукса навсегда. Разумеется, Пруденс потеряла его давно, но теперь ей пришлось сделать это снова, на этот раз безвозвратно. Пруденс никогда не переставала любить Джорджа, а он не переставал любить ее — по крайней мере, так Альме сказала Ханнеке. Но видимо, Джордж счел своей обязанностью последовать за Реттой в могилу, навеки связанный с судьбой своей несчастной маленькой жены, которую никогда не любил. Все возможности, что были у них в юности, — все растрачено впустую. Бывают времена, когда трагизм этого мира становится выносить почти невозможно, а разбитое сердце — самое безжалостное испытание из всех.
Первой инстинктивной реакцией Альмы было желание скорее вернуться домой. Но «Белые акры» перестали быть ее домом, и при одной мысли о том, что она войдет в старый особняк и не увидит лица Ханнеке де Гроот, Альма ощутила дурноту. Поэтому она пошла в своей кабинет и написала ответ Пруденс, выискивая в своей душе слова утешения, но находя их с большим трудом. Обратившись к несвойственному ей источнику, Альма процитировала Библию. «Господь недалеко от тех, чье сердце разбито», — написала она. Весь день Альма провела в кабинете, заперев дверь и не помня себя от горя. Она не стала обременять печальными новостями дядю. Он был так рад узнать, что его любимая кормилица Ханнеке де Гроот все еще жива; ей было бы невыносимо поведать ему о ее смерти или о смерти других, дорогих его сердцу людей. Ей не хотелось тревожить этого доброго, жизнерадостного человека.
И всего через две недели Альма порадовалась этому решению: ее дядя Дис подхватил лихорадку, слег и умер в течение одного дня. Это была одна из тех эпидемий, что периодически охватывали Амстердам летом, когда вода в каналах застаивалась и начинала источать зловоние. Еще утром Дис с Альмой и Роджером вместе завтракали, а к следующему утру Диса уже не стало. Альму так сразила эта потеря, последовавшая сразу же за многочисленными другими смертями, что она с трудом держала себя в руках. Ей приходилось прижимать руку к груди — она боялась, что грудная клетка ее раскроется и сердце упадет на землю.