Происхождение всех вещей
Шрифт:
Имя Уоллеса попалось Альме на глаза впервые, когда однажды из любопытства она решила отыскать самое первое упоминание о теории естественного отбора, которое, по всей видимости, было сделано 1 июля 1858 года на собрании Линнеевского общества в Лондоне. Когда тем летом протокол собрания был опубликован, Альма его пропустила, так как была в трауре. Но теперь личность Дарвина настолько заинтересовала ее, что она решила изучить этот протокол, причем довольно тщательно. И тут же заметила нечто странное: в тот день на собрании вниманию Линнеевского общества было представлено еще одно эссе — как раз после дарвиновского «Происхождения видов…». Та, другая работа называлась «О склонности видов к образованию бесконечных вариаций первоначальной формы» и принадлежала перу А. Р. Уоллеса.
Альма нашла это эссе и прочитала его. Рассуждения Уоллеса в точности повторяли то, о чем твердил Дарвин в своей теории естественного отбора. Мало того, его слова в точности повторяли то, о чем твердила Альма в своей
Эссе было кратким, простым и, как показалось Альме, очень знакомым.
Кем же был этот человек?
Раньше Альма о нем никогда не слышала. Это было само по себе странно, ведь она старалась следить за всеми видными фигурами в научном мире. Она написала несколько писем коллегам в Англии, известным ученым, и расспросила их: «Кто такой Альфред Рассел Уоллес? Что о нем рассказывают? Что случилось с его работой? Расскажите все, что вам о нем известно».
То, что Альма услышала, лишь сильнее заинтриговало ее. Она узнала, что Уоллес был валлийцем из небогатой семьи — можно сказать, самоучкой, он получил профессию топографа. В юности тяга к приключениям привела его в джунгли, и он стал неутомимым коллекционером насекомых и птиц. В 1853 году Уоллес опубликовал книгу под названием «Пальмы Амазонки и их применение», о которой Альма ничего не слышала, так как в то время совершала плавание с Таити в Голландию. В 1854 году он отправился на Малайский архипелаг, где занимался изучением древесных лягушек и прочих подобных тварей.
Там, в далеких чащах Целебеса, [68] Уоллес подхватил малярию и чуть не умер. Во время болезни все его мысли обратились к смерти, и его осенило: у него возникла теория эволюции, основанная на конкуренции в рамках борьбы за выживание. Всего за каких-то пару часов он изложил свою теорию на бумаге. И отправил свой поспешно написанный труд с Целебеса в далекую Англию, человеку по имени Чарлз Дарвин, которого встречал один раз в жизни и которым искренне восхищался. Уоллес с почтением спрашивал мистера Дарвина, имеет ли, по мнению последнего, его эволюционная теория какую-либо ценность. Это был самый обычный вопрос, ведь Уоллес не знал, что Дарвин и сам развивал точно такую же идею примерно с 1840 года. Мало того, на тот момент Дарвин написал уже почти две тысячи страниц своего трактата о теории естественного отбора, но не показывал его никому, кроме своего близкого друга Джозефа Хукера, работавшего в садах Кью. Хукер уже много лет умолял Дарвина опубликовать свой труд, но Дарвин — и Альма его прекрасно понимала — медлил, вероятно считая свою теорию незавершенной.
68
Сулавеси.
И теперь, в результате одного из величайших совпадений в истории науки, оказалось, что оригинальную идею Дарвина — которую он втайне вынашивал почти двадцать лет — только что почти слово в слово изложил практически неизвестный тридцатипятилетний натуралист из Уэльса, страдавший от малярии на другом конце света.
Лондонские источники Альмы сообщали, что, получив письмо Уоллеса, Дарвин был вынужден обнародовать свою теорию естественного отбора, так как боялся утратить свое право на саму идею, если Уоллес решит опубликовать свой труд первым. Какая ирония судьбы, решила Альма, Дарвин, кажется, испугался, что в борьбе за право обладания идеей о выживании видов в ходе конкурентной борьбы его победит конкурент! Будучи джентльменом, Дарвин решил, что письмо Уоллеса должно быть представлено Линнеевскому обществу 1 июля 1858 года вместе с его собственными исследованиями и доказательствами того, что идея естественного отбора, легшая в основу его теории, разумеется, изначально принадлежала ему, Дарвину. Вскоре после этого — всего через полтора года — вышла в свет книга «Происхождение видов…». Такая спешка навела Альму на мысль, что Дарвин запаниковал — и недаром! Ведь натуралист из Уэльса наступал ему на пятки! Как многие животные и растения, почувствовав угрозу уничтожения или нападения, Чарлз Дарвин был вынужден стремительно двигаться вперед, действовать, меняться. Альма вспомнила слова, которые написала в своей версии теории: «Чем сильнее кризис, тем быстрее происходит эволюция».
Сомнений быть не могло: первым, кому пришла в голову идея естественного отбора, был Дарвин. Но он был не единственным, у кого она возникла. Да, была еще Альма, но был и еще один человек — Альфред Рассел Уоллес. Узнав об этом, Альма была несказанно поражена:
Пусть Дарвин войдет в историю, но у Альмы был Уоллес.
Это и стало ее утешением — по крайней мере, на время.
А время шло. И шло оно, пожалуй, быстрее, чем когда-либо раньше.
Близились к концу шестидесятые годы девятнадцатого века. В Голландии все было спокойно, но Соединенные Штаты раскололись на две части, вступив в чудовищную войну. В эти ужасные годы научные дебаты утратили для Альмы прежнюю ценность — из дома приходили страшные вести о бесконечном жестоком кровопролитии. В битве при Антиетаме погиб старший сын Пруденс — он был офицером. Два ее юных внука умерли от болезней в лагере, не успев ступить на поле боя. Всю свою жизнь Пруденс сражалась за то, чтобы покончить с рабством, и теперь рабство отменили, но в этой борьбе она потеряла трех своих самых близких людей. «Я радуюсь, а потом оплакиваю их, — писала она Альме. — А потом оплакиваю снова». В который раз Альма подумала о том, не вернуться ли ей домой, и даже написала об этом сестре, но Пруденс ответила, что ей лучше оставаться в Голландии. «Сейчас народ наш слишком опечален, — сообщила Пруденс. — Оставайся там, где мир спокойнее, и радуйся этому покою».
Каким-то чудом Пруденс удалось всю войну продержать школу открытой. Женщина выстояла и даже приняла в школу новых сирот. Потом война закончилась. Убили президента. Но страна выстояла. Закончилось строительство трансконтинентальной железной дороги. Альма думала: «Может, хоть это скрепит Соединенные Штаты — прочные стальные стежки великой железной дороги». С безопасного расстояния Америка казалась Альме местом, развивающимся дикими темпами. Альма была рада, что находится не дома. Ей казалось, что Америку она уже не узнает — а та не узнает ее. Ей нравилось быть голландкой, быть ученым, быть ван Девендером. Каждой весной она брала отпуск и путешествовала по Европе, собирая мхи. Она довольно хорошо изучила Альпы, шагая среди величественных вершин со своей тростью и набором для коллекционирования, и полюбила их. Альма проводила дни, занимаясь именно тем, чем всегда хотела, — изучала мхи и читала научные журналы. Она превратилась в старую леди, чрезвычайно довольную жизнью.
Наступили семидесятые. В мирном Амстердаме Альма разменяла восьмой десяток, но по-прежнему посвящала себя работе. Она ухаживала за пещерой мхов и часто читала лекции по бриологии в «Хортусе». Но бродить по горам стало тяжеловато. Зрение ухудшалось, и Альма волновалась, что вскоре не сможет отличить один вид мха от другого. Предвидя эту грустную неизбежность, она стала тренироваться работать с мхами в полной темноте, чтобы научиться различать их на ощупь, и достигла в этом довольно больших высот. (Ей было вовсе не обязательно вечно видеть мхи, но она хотела их знать.) К счастью, в работе у нее появилась превосходная помощница. Ее любимая внучатая племянница Маргарет, которую все звали Мими, искренне заинтересовалась мхами и вскоре стала ее протеже. Закончив образование, Мими начала постоянно работать с Альмой в «Хортусе». С помощью девушки Альма написала обширный двухтомный труд, озаглавленный «Мхи Северной Европы» — он был хорошо встречен в научных кругах. Книга сопровождалась красивыми иллюстрациями, хотя с Амброузом Пайком иллюстратор бы, конечно, не сравнился.
Впрочем, с Амброузом Пайком не сравнился бы никто.
На глазах Альмы Чарлз Дарвин становился все более прославленным ученым. Она ему не завидовала: Дарвин заслужил славу и держался с поразительным достоинством. Он продолжал свою работу над теорией эволюции с типичным для себя мастерством и осмотрительностью. В 1871 году он опубликовал исчерпывающий труд «Происхождение человека», где наконец применил принципы естественного отбора и к людям. Он мудро поступил, прождав так долго, подумала Альма. К тому времени сделанный им вывод (да, все мы обезьяны) уже совсем не казался шокирующим. Все одиннадцать лет, с момента первого появления труда «Происхождения видов…», мир предвидел, что «обезьяний вопрос» все-таки будет задан, и муссировал эту тему. Участники дебатов разбились на два лагеря, писали научные работы, выдвигали бесчисленные аргументы и опровержения. А Дарвин как будто ждал, пока весь мир свыкнется с мыслью, что, возможно, Бог и не создал человечество из пыли, и лишь потом вынес свой, тщательно обоснованный вердикт по этому поводу. Альма снова прочла книгу внимательнее всех. Та ее просто восхитила.