Происшествия. Фантастика. Фронтовые и исторические хроники
Шрифт:
…Мы вышли на ледник одновременно, но вскоре альпинисты оторвались от нас, ушли вперед. Со склонов гор рушились камни, иногда беззвучно, иногда предупреждая о своем срыве характерным треском. И каждый раз, слыша как срывается камень, я думал об альпинистах. Перед моими глазами все еще стояла небольшая вереница людей, растянувшихся по белому заснеженному полю ледника. Сгибаясь под тяжестью огромных рюкзаков, они привычно следовали друг за другом. Маленькие фигурки на дне гигантского коридора. Стенки коридора имели километровую высоту. Ледник под ногами рассекали трещины. Альпинисты дойдут до ледопадов, поставят палатки и будут искать. Искать, искать пока не найдут. Будут каждый день подвергаться опасности
Эта мысль все время возвращается ко мне. Какая нечистая сила потянула их на ледник? Вот он лежит передо мной: восемь ледопадов крутыми неровными потоками спускаются между скалами, похожими издали на гигантские черные столбы. Лед изломан, разбит трещинами, топорщится отдельными глыбами, каждая из которых равна четырех-пятиэтажному дому. Здесь не подняться не только новичку, но и перворазряднику…
Солнце уже касается верхушек гор, а это значит, что скоро наступит темнота. Надо возвращаться. Продольные трещины тянутся параллельно спуску. Иногда их можно обойти, иногда перепрыгнуть, иногда переползти по хлипкому снежному мостику. Но чем ниже мы спускаемся, тем спокойнее идти. Ледник из закрытого превращается в открытый, то есть на нем нет маскирующего трещины снега, да и трещин по сути уже почти нет. Зато появляются небольшие лунки наполненные абсолютно чистой прозрачной водой. Я останавливаюсь напиться. Вода такая холодная, что нос и губы мгновенно мерзнут. Я жмурюсь от холода, а когда открываю глаза, то прямо перед собой перед небольшим ледяным бугорком вижу какой-то прямоугольный черный предмет. Сначала я думаю, что это просто темные пятна плывут перед моими глазами, но вот зрение снова устанавливается, а черный предмет не исчезает. Наоборот, я теперь отчетливо вижу, что это небольшая записная книжка. Видимо, кто-то из альпинистов наклонялся напиться и выронил ее из нагрудного кармана.
Я поднимаю книжку и открываю на первой странице. Ни титульного листа, ни имени, ни фамилии. Но первые же фразы заставили меня насторожиться.
Перелистал несколько страниц, сомнений не оставалось – это был дневник того – третьего! На страницах, покрытых полурасплывшимися от сырости строчками, таился секрет происшествия. Но читать эти строки здесь же, немедленно, не было возможности. Сумерки сгущались в темноту. На долину опускался туман. Надо было спешить.
В лагере уже беспокоились о нас. В темное небо одна за другой взлетали ракеты. Их бледно-зеленый свет на минуту разрывал черный полог мрака и тогда видны были силуэты домиков. Светился красноватым светом костер, слышались голоса. Приятно было чувствовать, что тебя ждут товарищи.
За ужином у костра я тоже не стал рассматривать находку. Ноги мои ныли, как будто их целый день вязали узлом. «Завтра» решаю я, поднимаюсь и иду в свою комнату спать.
Сколько времени я спал и спал ли вообще не знаю. Мне казалось, что я только закрыл глаза и тотчас же открыл их. В комнате стояла кромешная темнота. Занавешенное брезентом окно как будто не существовало вообще. Я протянул руку к месту, где лежали спички и засветил свечу. Мой напарник по походу спал рядом, из спального мешка торчала только его кудлатая голова. Часы показывали три ночи. Я достал найденную на леднике записную книжку и открыл на первой странице.
«Ведение дневника хлопотное и никому не нужное дело, – прочитал я начальные строки, – но я не могу больше молчать. Мне так нужно сейчас с кем-нибудь поговорить. С ней поговорить. Я совершенно запутался и, кажется, не понимаю теперь даже самого себя…»
Пламя свечи вздрагивало, неровные подмоченные строчки не всегда можно было прочесть, но мало по малу я вникал в существо написанного и передо мной как живые вставали три человека – Антон, Андрей и Анюта.
«…Мы все трое на «А», все трое всегда вместе, – писал Антон. – Но среди нас троих первое место по праву принадлежит Анюте, чудесной маленькой женщине, человечнейшему человеку из всех нас.
Помню, мы еще числились студентами третьего курса, когда на первой клинической практике она очень просто предложила свою кровь для переливания больному. А потом, в аспирантуре, она позволила профессору впрыснуть себе в вену новую вакцину.
– Ничего особенного, – говорила она, принимая поздравления по случаю удачного завершения опыта. – Это же не то, что переплыть на плоту через океан…
Я знал, что и у отважных путешественников на Кон-Тики, и у астронавтов, собирающихся на Луну, и у профессора, выработавшего новую лечебную вакцину – все рассчитано, построено на твердых научных данных, и тем не менее существовал один шанс из тысячи, который решал – жить человеку или не жить! И нужна была большая любовь к делу, большой, особый талант, чтобы ввести себе в кровь 20 кубиков неизвестной вакцины.
И у нее был такой талант.
Я не был ни Суриковым, ни Перовым, но мне хотелось нарисовать ее. Я отличался рисунками еще в школе. На медицинском факультете, чтобы лучше понять анатомию человеческого тела, я рисовал с натуры и посещал одно время художественную студию. И я видел: «Вот этот поворот головы выражает ее гордость!»
«Вот эта линия шеи выражает ее женственность…". Я рисовал ее тайком, где-нибудь из уголка в пол оборота, чтобы все остальное сливалось во что-то неясное, а шея привлекала к себе внимание, чтобы сразу было видно – нет, это не просто шея – это мягкость, нежность, любовь, счастье. Это глубина чувства и полнота его.
Она смотрела мои рисунки, говорила: «Похоже», – и глаза ее светились. И было в них еще что-то непонятное мне. Но спрашивать я боялся.
И Андрей тоже видный и талантливый. Крутые плечи делают его фигуру угловатой, но при высоком росте это выглядит красиво. Однажды мы с ним переходили в брод горную речку, обнявшись за плечи, так называемой «таджикской стенкой». Он шел справа от Анюты, а я слева. Вода вокруг бурлили и пенилась, стремилась оторвать ноги от неровного каменистого грунта, толчками норовила сбить равновесие, поднималась выше пояса, делая тело невесомым. Но плечо Андрея было несокрушимо. Казалось, нет ничего крепче его плеча, – только держись, не отпускай от себя.
Но особенную красоту и силу он проявляет на скалах. Легко, почти невесомо поднимается он по гладкой стене. А когда он становится на скалу – красиво выдвинув вперед правую ногу и перекинув через плечо и руку веревку – я поднимаюсь за ним уверенно, словно меня влечет кверху неведомая сила. И лишь с достигнутой высоты мне становится страшно глубины, которую я только что преодолел.
А Андрей не знает, что такое страх.
– Альпинистом надо родиться, – улыбаясь говорит он. И мы не можем с ним не согласиться.
А я? Какое место занимаю я в этой тройке? В чем мой талант, если не считать способности к рисованию. Ответ на этот вопрос я получил совершенно неожиданно. И дала его мне Анюта.
Мы вышли на шумную и бурную реку и решили один день отдохнуть. После завтрака, теплым солнечным утром мы втроем сидели на берегу и, вслушиваясь в гул воды, молчали.
Неведомо где взяв разбег, вода стремительно неслась по тесному каменистому руслу. Белые буруны покрывали ее поверхность курчавыми барашками и лишь в узкой глубокой протоке, отделяющей от берега вытянутый галечниковый островок, она шла плотной темной и, казалось бы, лениво-спокойной массой. Но бег ее был также бесконечен.