Произведения для детей (Том 1)
Шрифт:
В-третьих, стихи должны быть полны действия, игры, воображения, то есть меньше всего похожи на те вялые стишки и песенки, которые читают и поют во многих детских садах.
Людям, пишущим для маленьких, надо учиться у народа, у лучших мировых поэтов - и у детей".
Новые качества детской литературы не сразу и не легко встретили признание. Долгое время критики предъявляли к детской книге примитивно-утилитарные, вульгарно понятые педагогические требования. Горечь от изматывающей борьбы с подобными критиками также нашла отражение в письме Маршака Горькому:
"Очень мешает нам в работе отношение
О характере примитивной, утилитарно-педагогической критики того времени можно судить, например, по отзыву рецензента М. Семеновского в журнале "Детская литература" (1932, э 13) о таких стихах Маршака, как "Багаж", "Человек рассеянный", "Мастер-ломастер":
"Эти веселые и легко запоминающиеся (благодаря формальному мастерству Маршака) куплеты не преследуют никаких воспитательных, агитационных или познавательных целей. Функция их чисто развлекательная". Далее рецензент возмущался переизданием этих стихов. В том же журнале (1933, э 12) критик С. Болотин негодовал по поводу одного из классических произведений советской детской литературы - "Почты" Маршака:
"В этой книге, посвященной описанию кругосветного путешествия письма за своим адресатом, почти совершенно отсутствует познавательный элемент". Но, пожалуй, шедевром критического недомыслия можно считать отзыв о знаменитом "Пожаре" Маршака (см. прим. к стихотворению). Большую роль в оздоровлении критической атмосферы сыграли выступления М. Горького по вопросам детской литературы. С. Я. Маршак вспоминает в письме к литературоведу В. Д. Разовой:
"В 1930 году Горький выступил в "Правде" со статьями, в которых защищал то дело, которое делал я и мои ленинградские товарищи, от нападок педологов и рапповцев ("Человек, уши которого заткнуты ватой" и др.).
В 1933 году Алексей Максимович пригласил меня к себе в Сорренто. Там по его просьбе я составил проект записки о положении в детской литературе. Проект этот Горький окончательно проредактировал и послал в ЦК. Речь шла о необходимости создания Детиздата - специального издательства детской и юношеской литературы.
В том же году он поместил статью в "Правде" ("Литературу - детям"), сославшись на мою статью в двух номерах "Известий" ("Литература - детям").
Тогда же (а может быть, позже) Алексей Максимович опубликовал письмо к пионерам в "Правде" с вопросом о том, что ребята читают и о чем бы хотели почитать. Множество полученных от ребят писем он передал мне и попросил ответить ребятам на страницах "Правды", что я и сделал. Готовясь к съезду писателей, Горький уделял много времени и внимания детской литературе и настоял на том, чтобы мой доклад ("О большой литературе для маленьких") был содокладом к его докладу" (письмо от 26 апреля 1962 г.).
В своих статьях, в частности "О безответственных людях и о детской книге наших дней", Горький утверждал, что как раз гонители увлекательного забавного в детской книге относятся к воспитанию безответственно.
Между тем работа Маршака над своими стихами свидетельствует именно о глубочайшем чувстве ответственности за воспитательное воздействие книг, говорит о его высокой творческой требовательности.
От издания к изданию поэт неустанно шлифовал свои произведения. "Его точность, - пишет Виктор Шкловский, - была результатом долгой работы. Количество вариантов и уточнений у Маршака бесчисленно" (В. Шкловский, Старое и новое, "Детская литература", М. 1966, стр. 31).
Иногда, как, например, в "Пожаре", переделка была направлена на то, чтобы приметы времени соответствовали и сегодняшнему дню.
В некоторых случаях автору пришлось переделывать стихи под давлением критики, и зачастую подобные переделки его, естественно, не удовлетворяли. Например, в письме читательнице 3. Н. Гомоюновой от 16 декабря 1961 года поэт замечает:
"Мне и самому было в свое время очень жалко выбрасывать из книги "Детки в клетке" стихи про обезьянку. Настояли на этом педагоги, уверявшие редакцию и меня, будто содержание и самый ритм этих стихов проникнуты такой грустью, что почти все ребята при чтении их не могут удержаться от слез.
То же самое говорили они о стихотворении "Львица".
Теперь бы я, пожалуй, не послушался этих критиков. Но когда я был моложе, мне трудно было спорить с редакцией и с педагогами, претендовавшими на абсолютное знание детской психологии".
Не вполне удовлетворял Маршака и поздний вариант "Мистера Твистера", что нашло отражение, например, в письме Маршака читателю Д. Балашову:
"Я не стал бы объяснять Вам, почему и при каких обстоятельствах внесены мною те или иные изменения, если бы по письму Вашему я не почувствовал, что имею дело с честным и требовательным читателем. (А таких "сердитых" читателей я очень ценю.) А дело обстояло так.
В начале 30-х годов, когда была выпущена эта книга, издать ее было очень нелегко. Только вмешательство Горького помогло мне выпустить ее в свет. Несмотря на то, что она была направлена против расизма, ее выход в свет считали несвоевременным. Затруднения были и при каждом переиздании книги. Редакции убеждали меня, будто бы интуристы перестанут ездить к нам, если несколько швейцаров могут объявить мистеру Твистеру бойкот. Помню, я очень неохотно согласился на изменения, но спорить тогда было трудно, а книга казалась мне нужной и своевременной. Основная же идея ее при этом сохранялась.