Проклят тобою

Белая Яся

Хмыкаю.

— Что же могло познакомить блистального герцога и хмурого гончара?

Нильс закидывает в рот очередную конфету, глаза его полуприкрыты, он наблюдает за мной из-под длинных ресниц. Как хищник за жертвой, думается почему-то. И становится совсем неуютно. Отползаю ближе к стене. Ёжусь, потому что обдаёт неожиданным холодом от окна.

— Похоже, вы многого не знаете о своём благоверном, — лениво произносит Нильс. — Он — не простой гончар. Он — охотник, на магических существ. Вас ведь напугал некоторое

время назад необычный конь в его конюшне?

— Да, впервые видела существо, настолько жуткое и одновременно настолько прекрасное…

— Легендарный огнегривый конь! — Нильс смакует каждое слово, как сладость, что у него во рту. — Теперь этот красавец — мой! — голос буквально лосниться от масленого самодовольства. — Ландар поймал его для меня, а потом пригласил на праздник. Сказал, что там меня будет ждать сюрприз, — он оборачивает ладонь в мою сторону и будто взвешивает меня на ней. — Но я даже представить себе не мог — какой!

Сдаётся мне, что Ландар при этом улыбался и выглядел таким же довольным, как сейчас Нильс, рассказывающий о чудо-коне. И это мимолётное видение вызывает неприятные, колющие ощущения в области сердца. Вина? Сожаление?

Не думать сейчас…

Постараюсь быть беспечной, сделаю вид, что у нас непринужденная светская беседа:

— Как ему это удаётся? Ну… ловить магических существ?

Нильс пожимает плечами.

— Он — антимаг. Нейтрализует как-то их магию и ловит. Как обычных. Я никогда не интересовался.

Герцог, наверное, даже не понял, что заинтриговал меня сейчас личностью моего же собственного мужа. И от этого в слишком пафосной и нарочито роскошной карете мне становится душно, корсет сдавливает рёбра, мешая дышать. Снимаю ставшую тяжёлой и жаркой накидку, тереблю лиф, чтобы немного расслабить его.

Нильс ухмыляется, наблюдая за моими манипуляциями. Он подаётся вперёд, резко хватает края декольте и раздирает тонкую ткань одним движением. Глаза его хищно взблёскивают.

Я шарахаюсь, судорожно пытаюсь запахнуть разорванную ткань.

— Что вы себе позволяете?! Я вам ни какая-нибудь дешёвка!

Он нагло и бесцеремонно смеётся, и снова пытается загрести меня в свои объятия. Но я отбиваюсь и вырываюсь изо всех сил.

— Как раз наоборот — ты самая настоящая дешёвка, — говорит он, грубо сжимая мои плечи. — Шлюха! Бросила мужа и уехала в ночь с первым встречным.

Он пытается меня поцеловать, но я изо всех сил выворачиваюсь, натягиваю сползшее платье и бросаю ему в лицо:

— Я думала, вы благородный и порядочный! А вы!..

— А я действительно благородный и порядочный с женщинами, равными себе. С беглыми жёнами гончаров я не так деликатен.

Он снова хватает меня, заводит руки за спину, стискивая запястья и заставляя изогнуться так, что моя грудь едва ли не вываливается из разодранного лифа.

— С такими сладенькими

потаскушками, как ты, я не церемонюсь.

Он собирается поцеловать меня, но мне удаётся освободить руку и залепить ему звонкую пощечину.

— А вот строптивых девок, — говорит он, и глаза наполняются грозовой синевой, — я не люблю совсем. Пожалуй, стоит тебя отправить охладиться и привести в порядок мозги. А потом ты приползёшь ко мне сама и будешь умолять взять тебя, стерва!

Он цепляет меня под локоть, орёт кучеру:

— Останови! — и как только экипаж останавливается, распахивает дверь и вышвыривает меня прочь.

Я кубарем лечу в кювет, обдирая руки, ударяясь о ветки и камни. Следом вылетают моя накидка и узелок с пожитками.

Карета проносится мимо, а я остаюсь одна. В лесу.

Вокруг сгущаются сумерки, и я не знаю дороги домой.

Вот уж воистину не всё то золото, что блестит.

Глава 5. Верной тропой…

Ушибленные колено и локоть жутко саднят. Кое-как поднимаюсь, осматриваюсь, нащупываю в неровном свете луны узелок с пожитками и накидку. Закутываюсь поплотнее — от боли, холода и страха зуб на зуб не попадает. Но нужно идти, иначе будет только хуже.

Пути два: широкая просека, по которой унеслась карета Нильса, и узенькая тропинка, ныряющая за деревья и ведущая в лес.

Но — в лесу волки, медведи и может быть даже нечто похуже. Вон как недобро выглядят ближайшие деревья: перекрученные стволы, голые сучковатые ветки, похожие на когтистые лапы монстров, узловатые корни, выпирающие из земли. Кажется, вот-вот вырвутся наружу и пойдут на тебя, скрипя и потрескивая.

Брр! Ёжусь.

Дорога, по которой ехала карета, выглядит более разумным вариантом.

Прижимаю к себе вещи, нахожу в кармане коробочку с горошиной, перекатываю её. Это немного успокаивает.

Наконец, выбираюсь на дорогу. Луна заливает её светом, но есть в щедрости ночной царицы что-то насмешливое. Будто она бросает пригоршни серебра нищим. И те оголтело кидаются за ним. А луна наблюдает за людскими страстями, подперев рукой голову — гордая и совершенная в своей царственности. Но я благодарна ей, как те нищие, потому что со светом всегда больше уверенности, чем когда вокруг непроглядная тьма.

«На моей луне пропадаю я… — напеваю, чтобы хоть как-то взбодрится, отвлечься от мыслей, что огоньки, мелькающие в кустах сбоку, могут быть не просто светлячками. — … сам себе король, сам себе судья…»

Лесу несть конца. Он обступает со всех сторон. Он тёмен, он громаден, он дышит, ворчит, шевелится.

Я стараюсь идти быстрее.

Мы уехали не так уж далеко, утешаю себя, что совсем скоро покажутся дома. Или Ландар уже отправился меня искать. Он ведь будет искать? Я ведь ему нужна?