Проклятая реликвия
Шрифт:
— Оно на вас снизошло?
Голос спокойный и сознательно негромкий. Но Фальконер уловил в нем дрожь.
— Озарение? Да.
Магистр посмотрел через пустоту, бывшую лабиринтом, на высокую, костлявую фигуру, стоявшую между колоннами нефа. Окно-розетка над покрытой капюшоном головой освещалось холодными лучами полной луны. Краски тусклые, тягостные.
— Понимаете, мы все ее трогали. Реликвию. И наши судьбы решились в тот день, много лет назад.
— Смерти ваших собратьев-монахов не были неизбежными, брат Роберт. — Фальконер по-прежнему держался идеи рациональности мира. — Все было в ваших руках, а не в руках судьбы.
— В каком-то смысле вы правы, магистр. Но все же была какая-то неотвратимость
— Нет, брат Роберт. Вы сами устроили так, чтобы они соответствовали вашему маленькому мирку лабиринта. — Фальконер медленно поворачивался в центре лабиринта, перечисляя каждый из элементов-лепестков. — Минерал — брат Бенедикт Мейсон убит каменной кладкой. Растение — брат Ральф Дорвард отравлен растением. Животное — брат Уильям Хасилбек затоптан лошадью. Человек — брат Томас Дисс убит, предположительно грабителем, хотя это тоже были вы, верно? — Фальконер посмотрел сквозь полумрак на фигуру в капюшоне. Роберт Ансельм не шевельнулся, и Фальконер продолжил свою литанию. — Ангельское — брат Джон Пэстон задохнулся свитком, как в «Откровении». И, наконец, Безымянное — брат Джон Барлей сжат серпом, как поступил наш Господь в «Откровении».
Ансельм с очевидным удовлетворением кивнул симметрии смертей. Но Фальконер еще не закончил. Он начал раскручивать путь из лабиринта, сначала шагая прямо на монаха, но потом повернув налево, в Причащение. Далее полный поворот кругом вернул его на дорогу к выходу только для того, чтобы снова повернуть налево. Двигаясь по кругу к Гармонии, он говорил Действие в мире.
— Чего я не могу понять, это как вы вписываетесь в эту группу. Все они были старыми людьми и привезли реликвию сюда много лет назад. Вы в то время были мальчишкой.
— Мне было семь. Я работал здесь, в кухне, и каноники так привыкли видеть меня, что вовсе не замечали, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда шесть каноников — Мейсон, Дорвард, Хасилбек, Дисс, Пэстон и Барлей — вернулись с частью Истинного Креста, я подслушал их разговор. Я прокрался в дом собраний, где Хасилбек показывал аббату Личу furta sacra. На первый взгляд она ничего из себя не представляла. Просто маленькая деревянная шкатулка. Но брат Томас Дисс открыл шкатулку и вынул что-то. Казалось, что оно светилось само по себе, хотя, несомненно, это просто отражался свет, падавший из окна. Брат Томас держал в руке стеклянный сосуд. Он зачем-то открыл его и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Каноники передавали это по кругу. Только аббат не прикоснулся, и лишь потом я узнал, как ему повезло. Он читал узкую полоску пергамента, лежавшую на дне шкатулки. Аббат дочитал, от его лица отхлынула кровь, и он потребовал, чтобы брат Ральф Дорвард, державший в руках содержимое сосуда, немедленно положил все на место. Потом велел канонику убрать сосуд в шкатулку, лежавшую на его стуле. А в конце, невзирая на протесты шестерых каноников, выставил их из дома. И только когда все ушли, я понял, что шкатулка осталась. И я не устоял.
Рискуя, что меня застанут, я подкрался и открыл шкатулку. Внутри лежала старинная стеклянная бутылочка с позолоченной пробкой. Из-за матового стекла я не мог рассмотреть, что в ней находится. И, как брат Томас, я поднял бутылочку и открыл ее, постучал по ней, и на ладонь выпал посеревший кусочек дерева с темно-коричневым пятном. Каким-то образом я тотчас же понял, что это такое, и в благоговении замер. Не могу описать вам этого чувства даже сейчас.
Пока монах говорил, Фальконер почти вышел из лабиринта и теперь неумолимо направлялся к Ансельму. Он видел, как блестели глаза монаха, когда тот вспоминал, что держал в руке Истинный Крест, залитый кровью Христовой.
— Разумеется, тогда я не знал о проклятии тех, кто прикоснется к реликвии. Слухи в аббатстве начались только на следующий день, когда только что полученная реликвия исчезла, и ее никто больше не увидел.
Аббат Лич прочел предостережение, лежавшее в шкатулке, и запретил общине даже упоминать о ней. Он сам спрятал ее, а позже велел еще надежнее перепрятать масону, который перестраивал аббатство. Никто не догадывался, что кухонный мальчик тоже прикасался к реликвии. Зловещие последствия проклятия наполняли меня ужасом. Я был просто мальчишкой, но мое неосторожное любопытство уже обрекло меня. Обречены были и шесть каноников.
Теперь Фальконер смотрел на Ансельма, стоя у выхода из лабиринта.
— Но потом вы узнали, что те, кто прикоснется к реликвии, умирают только в том случае, если отказываются владеть ею, верно?
Голова в капюшоне согласно кивнула.
— Да. Поэтому она должна оставаться в аббатстве. Остальные этого не понимали. Но они уже были совсем старыми и не боялись смерти. Джон Барлей отдал бы ее Яксли просто, чтобы избавиться от нее, если бы я его не остановил. Он считал, что может пожертвовать остатком своей жизни, лишь бы избавить аббатство от проклятия. Но я еще хотел жить.
— А Удо Ля-Суш?
— Масон обнаружил, куда его предшественник спрятал реликвию по распоряжению аббата Лича. Позавчера я видел, как он раскачивался на плите. Он притворился, будто проверяет надежность плит, но я-то понимал, что он делает. Поэтому, когда он в следующий раз полез на башню проверять колокола, я столкнул его. Вы понимаете, реликвия не должна покинуть аббатство, иначе я погибну.
— Какая чушь! Уж кто-то, а вы-то это должны понимать. Именно вы убили шестерых каноников, а вовсе не реликвия. И не ее проклятие.
Фигура в капюшоне покачала головой и подняла трясущуюся руку.
— Тогда почему я поражен болезнью, которая изводит меня? — Он откинул капюшон, и Фальконер ахнул, увидев исхудавшее и посеревшее лицо Ансельма. Он просто таял на глазах у магистра.
— Будто крыса вгрызается в мои внутренности и не дает передышки ни днем, ни ночью. Не думаю, что еще долго смогу это выдерживать.
Он и в самом деле походил на живой скелет, который чахнет изнутри. Но цель у него была. Монах вытащил из-под рясы нож и, собрав все свои силы, прыгнул на Фальконера. Но он слишком ослаб и буквально упал на руки де Божё, когда тамплиер вышел из тени, где прятался. Несмотря на неудачу, с лица монаха не сходила блаженная улыбка.
— Стало быть, я проиграл. Но если бы мне выпала возможность еще хоть раз подержать в руках Истинный Крест — прикоснуться к крови Христовой — я бы принял ее с радостью!
Аббат Ральф Харботтл извлек небольшую деревянную шкатулку из открытой дыры в центре лабиринта, впервые в жизни увидев то, что с такой тщательностью спрятал его предшественник. Шкатулка была сделана из розового дерева, с резьбой и позолотой, хотя позолота уже почти стерлась. Он очень осторожно откинул крышку, показав содержимое троим мужчинам, стоявшим рядом с ним. Уильям Фальконер и Питер Баллок заглянули в шкатулку, где лежала маленькая стеклянная бутылочка на двух полосках пергамента. Все это казалось таким незначительным, чтобы быть столь могущественной и почитаемой реликвией с такой тяжкой и мрачной судьбой. Баллок почувствовал разочарование. Такое же разочарование, как и тогда, когда узнал у Уилла Плоума, что единственным преступлением брата Ричарда Яксли было увлечение женой Мэттью Сиварда. Выяснив правду, констебль помчался из жилища Уилла, чтобы застать прелюбодеев на месте преступления, и единственным удовлетворением констеблю был напыщенный хранитель, в мгновение ока превратившийся в раболепного кающегося грешника. Беласет вернулась домой, где хандрил Дьюдон, которого отвергла Ханна. А истинного убийцу все равно нашел Фальконер.