Проклятье живой воды
Шрифт:
— Да он мне… с-сука… Больно же.
— Крови нет — и ладно. Заканчивай погрузку. Вам за это деньги платят. И побыстрее, пока никто не увидел.
Джеймс и Роза замерли, прижавшись к стене и мигом обо всем забыв. Возвращаться назад не хотелось — это означало удлинить путь и потратить время на блуждания в лабиринте узких улочек. Идти вперед нельзя. Там…
— Что там? — прошептала Роза, прижимаясь к плечу кузена, но с любопытством вытягивая шею. — Джеймс, ты видишь, что там?
— Нет, Роза. И, думаю…
— Думаю, нам надо подойти и посмотреть.
— Кузина, ты сошла с ума. Это опасно.
— Ничего подобного. Мы осторожно, одним глазком…
То ли хмель не
За углом в тупике между двумя домами, который выходили сюда задами, в полутьме вырисовывался силуэт телеги, возле которой крутилось несколько человек. На телеге уже лежало что-то, напоминавшее бочки или узлы, и грузчики, шепотом переругиваясь, пытались взгромоздить на них сверху еще один огромный тюк. По виду тот напоминал бычью тушу, завернутую в брезент и несколько раз перетянутый тросами. Туша была слишком громоздкой, у грузчиков ничего не получалось.
— Живее, олухи. — рядом суетился еще один тип, в длинном плаще и с тростью. — Чего возитесь?
— Так ведь тяжелый, черт… ваша милость. — прохрипел один, с натугой пытаясь подтолкнуть тушу, чтобы перекатить ее поудобнее.
— Вам платят не за то, что вы тут прохлаждаетесь, а за то, чтобы тяжести таскать.
— Так ведь смотря, какие тяжести… уф… прибавить бы.
Грузчика нестройным ворчанием поддержали остальные.
— Закончите дело — там посмотрим.
— Так ведь на риск надо прибавить. Сами понимаете, чем рискуем…
— И копаетесь нарочно. — тип в плаще начал злиться. — Если так и дальше дело пойдет, ни пенни сверх оговоренного не дам.
— Как вы думаете, Джеймс, что тут происходит? — прошептала Роза, вспомнив, наконец, о приличиях. — Смотрите. Она, кажется, шевелится?
Это было правдой. То, что можно было принять за бочонки, лежащие на телеге, время от времени слабо шевелились, словно сонные. А «бычья туша», которую пытались взгромоздить на остальные, и вовсе в один прекрасный момент дернулась, пытаясь сбросить с себя людей. Один из них, не ожидавший этого, выпустил свой край, и его половина ноши рухнула на землю. Послышался странный глухой вздох.
— Что бы ни происходило, нам стоит отсюда уходить как можно скорее, — ответил тот. — Это наверняка контрабандисты или еще кто похуже.
— Преступники? — невольно взвизгнула девушка.
И ее услышали.
— Кто здесь?
Тип в плаще стремительно развернулся. В руке его что-то блеснуло. Джеймс не рассмотрел, что это было, да и не важно, потому что в следующий миг произошло одновременно сразу два события.
Заметив блеск, Джеймс, не раздумывая, отпрянул, дернув кузину за руку, и тут же прогремел выстрел. Девушка вскрикнула, и ее вопль потонул в грохоте эха и криках грузчиков, а также шуме падения, когда и второй грузчик выпустил свой край тюка.
От удара о землю тот треснул с характерным хрустом, словно лопнула скорлупа огромного яйца. Плеснула какая-то жидкость, сопровождаемая едкой вонью.
— А, черт. Мать твою…
Звук, который раздался потом, был негромким, но приковал всех к месту. Даже Джеймс и прижавшаяся к нему Роза оцепенели, хотя разум твердил им, что надо бежать, спасаться как можно скорее.
Это был…
Это был именно звук. По-другому сказать и определить было нельзя. Стон, вздох, глухое ворчание разбуженного зверя, сдавленный крик боли и страха — все слилось в нем, но потонуло в хриплом реве, в котором слышался страх и отчаяние.
Этот рев смешался и перекрыл крики кинувшихся в врассыпную людей. А потом…
Улучив миг, Джеймс все-таки отлепился от стены и, дернув Розу за руку, кинулся бежать, но девушка вырвалась. То ли от страха, то ли от любопытства потеряв голову, она метнулась в другую сторону, выскакивая на открытое пространство — и оцепенела от ужаса.
То, что когда-то было перевязанным и обмотанным парусиной тюком, сейчас стремительно меняло очертания, превращаясь в громоздкое существо неопределенного вида. Обрывки парусины кое-как болтались на массивной кроваво-розовой туше, которая лоснилась и блестела от покрывающей ее слизи. Несколько мучительно долгих секунд она ворочалась, переваливаясь бесформенной массой, а потом резко распрямилась, превратившись в бледно-розового, с многочисленными пульсирующими отверстиями-порами гиганта человекоподобной формы. Длинные мускулистые руки висели плетьми, словно в них не было костей. Раздутые кисти с торчащими во все стороны пальцами цеплялись за полусогнутые колени. Вместо ступней были какие-то обрубки, словно у больного проказой, а маленькая голова почти полностью ушла в плечи. Ни ушей, ни рта не было — только многочисленные складки кожи и пульсирующая дыра посередине.
Отчаянный вопль Розы заставил всех вздрогнуть. Существо дернулось, нелепо взмахнув конечностями, и слепо ринулось на звук.
— Бежим. — Джеймс кинулся к кузине. Подбежав, он дернул девушку за собой, но та словно приросла к земле, вытаращенными от ужаса глазами глядя на кошмарное видение. Существо сделало несколько неверных шагов и вдруг споткнулось, рухнув к ее ногам. Падая, оно взмахнуло конечностями, и неожиданно задело Розу. Девушка покачнулась, теряя сознание. Неловко подалась вперед, переступая с ноги на ногу…вскинула руку, отмахиваясь, и ее ладонь впечаталась прямиком в выплеснувшуюся из многочисленных пор на теле существа слизь. Несколько капель попали не только на ладонь, но и на щеку.
— Ай.
Прикосновение существа было случайным, коротким, но таким мерзким, что Розу чуть не вывернуло наизнанку. Это бы и случилось, если бы не прозвучал холодный приказ:
— А ну, стоять. Вы, двое.
— Роза.
Не церемонясь, кузен обхватил ее поперек туловища, отбрасывая в сторону, заставляя бежать, и сам побежал рядом. За их спиной грянул выстрел, другой…
Виктору скоро надоела компания его новых приятелей, тем более что они пили с такой яростью, словно пытались утопить в выпивке не только все свои горести, но даже самый человеческий облик. Юноша с каждой минутой чувствовал все большее отвращение к собравшейся компании. Примерно так — или почти так — вел себя его отец. И, хотя мальчик его почти не помнил, эти воспоминания были не такими светлыми и счастливыми, чтобы их стоило сохранять. Раскрасневшееся лицо, искаженное гневом и досадой. Громкий грубый голос. Грохот опрокидываемой мебели. Отчаянный крик матери, когда кулак опускался на ее голову. Его собственный плач и крепкие руки, хватающие и трясущие орущего от страха мальчишку: «Да заткнись ты, слабак. Чего орешь?.. Эй, ты. Кончай скулить и уйми своего щенка… Тряпку родила. Весь в тебя ублюдок пошел. И-эх…» Голос пьяного отца звучал в ушах, и Виктор чувствовал отвращение. А посему, едва компания слегка расслабилась, поспешил распрощаться с остальными.