Проклятие десятой могилы

Джонс Даринда

Время уже было позднее, но я все равно поехала в поселок для престарелых Лесной Бодрячок. Названьице такое, будто его придумал какой-то озабоченный ботаник. Кстати говоря, миссис Аллен теперь тоже жила здесь, причем со своим пудельком по кличке Принц Филипп, он же Пипи.

Я заскочила в регистратуру дать сотрудникам знать, кто я такая и зачем пожаловала, хотя у каждого здешнего жителя были собственные апартаменты. Уход здесь предлагали круглосуточный, однако сам комплекс не был похож на дом престарелых, а это уже

хорошо.

В регистратуре мне нарисовали на карте целый маршрут, который приведет меня к дому мистера Джеффа Адамса — старшего. Спросила я и о миссис Аллен, но медсестра сказала, что она живет в самом настоящем доме престарелых в соседнем здании, потому что любит выгуливать Пипи бог знает где и частенько оказывается на бульваре Аламеда в одних носках и ночнушке. Чтобы с ней увидеться, нужно приехать в приемные часы и записаться в журнал посещений в том самом соседнем здании.

Мысленно пообещав себе вернуться, как только смогу, я отправилась к дому мистера Адамса-старшего.

***

Название комплекса мне сразу показалось странным, но по пути к нужному дому подозрения лишь подтвердились. Сначала я ехала по Бодрячок-лейн, свернула налево на Пушистики-драйв, потом направо на улицу Острого Перчика, снова налево к проезду Дерзких Петушков и наконец опять направо в переулок Пенистых Пионов.

О да, весь этот комплекс явно проектировал озабоченный ботаник.

Я лелеяла надежду, что найду Эмери у дедушки. Если они были так близки, как говорил мистер Адамс, и если дедушка уже в преклонном возрасте и уже давно болен, Эмери могла остаться с ним.

Не повезло.

Мистер Адамс-старший оказался крепким мужчиной семидесяти с копейками лет. В этом центре он жил только потому, что не хотел больше заботиться о земле вокруг собственного дома.

— Тут они все сами делают, — поделился мистер Адамс, вручая мне чашку кофе.

Его так трясло, что кофе чуть не расплескался. Горе лежало на нем тяжелым покрывалом. Теперь, когда внучки больше нет, я боялась, что силы его покинут.

Мистер Адамс очень старался делать вид, будто все в порядке. Будто он не сломлен изнутри.

— Они ухаживают за газонами, готовят. Надо ходить в столовую, но кормят не так уж плохо. А еще постоянно прибирают. В общем, тут… тут хорошо.

Он замолчал, погрузившись в печальные мысли, а я продолжала его разглядывать. Густая седая шевелюра, фермерский загар. Зимой он был в шортах и свитере с эмблемой загородного клуба. Горе мистера Адамса было таким мощным, что пришлось заблокировать его эмоции, пока я не грохнулась в обморок. Опять.

Вернувшись в реальность, он провел рукой по лицу.

— Чуть дальше по дороге есть поле для гольфа и теннисные корты.

Я кивнула:

— Мистер Адамс, в разговорах с вами Эмери не упоминала о том, что ее что-то

волнует? Может быть, ее кто-то преследовал или звонил и бросал трубку? — Я помолчала, давая ему время пережить очередную волну скорби, и продолжила, только когда ему удалось подавить слезы: — О чем угодно, что могло бы навести на мысль о грозящей опасности?

Плечи мистера Адамса затряслись, и он откашлялся в платок.

— Нет, — сказал он, придя в себя, — не упоминала. По крайней мере я ничего такого не слышал.

— Вам не показалось, что в последнее время она чем-то обеспокоена?

Поначалу он покачал головой, а потом призадумался.

— Вообще-то, показалось. В последние пару недель она вела себя как-то отстраненно. Наверное, была даже расстроена.

— Не говорила почему?

— Нет, а я и не расспрашивал. Не хотел давить. Сказала только, что у нее какие-то проблемы на работе.

— В больнице?

— Да. Она работала администратором. — От гордости черты лица мистера Адамса смягчились. — Была самым молодым администратором за всю их историю.

— Я об этом читала. Должно быть, вы ею очень гордились.

— Милочка, я гордился этой девочкой на каждом шагу. Чудесный был ребенок. А это уже кое-что, учитывая, какое у нее было детство.

— Детство?

— Ну, знаете, всякое бывало. Подлить?

Он явно намеренно менял тему, тем более что к кофе я даже не притронулась.

— Мистер Адамс, любая информация, даже если вам она кажется абсолютно незначительной, поможет мне выяснить, кто это сделал.

Он опустил голову.

— Я сам виноват. Надо было быть построже с пацаном.

— С каким?

— Я про тезку своего. Про сына. Нет у него той силы воли, что была у нас с Эмми. Все, что у меня есть, я заработал тяжким трудом. Для сына мне всегда хотелось лучшей жизни, чем была у меня. Оказалось, я неплохо умею вести дела, и уже в юном возрасте стал весьма успешным бизнесменом. Поэтому Младший рос, ни в чем не нуждаясь. Наверное… В общем, моя жена, упокой Господь ее душу, постоянно говорила мне перестать ему потакать, но я был вечно занят. Да и проще всего было опустить руки.

— То есть ваш сын не знал запретов.

— И вырос напрочь избалованным. Никогда в нем не было той решительности, какая была у нас с Эмми. Вечно он ввязывался в какие-то сомнительные авантюры и терпел одну неудачу за другой. В конце концов я перестал вливать деньги в его схемы. Брак его развалился, а потом мать Эмми умерла.

— Как? — спросила я.

— От рака груди. Хорошая была женщина. Слегка упрямая, зато с головой на плечах. От обоих Эмми взяла самое лучшее. Была сообразительной, изобретательной, умела решать любые проблемы. Не боялась рисковать, но всегда взвешивала свои шансы, а потом придумывала жизнеспособный план. Умная была девочка. По-настоящему умная.